Гарри Поттер и Дары Смерти(astronom bash.ru)
Шрифт:
Глава десятая — Рассказ Кричера
На следующее утро Гарри, устроившийся в спальном мешке на полу гостиной, проснулся рано. Между тяжёлыми занавесками виднелся кусочек неба: оно было холодно-предрассветным, цвета разбавленных чернил. В тишине было слышно разве что глубокое дыхание Рона и Гермионы. Гарри посмотрел на их тёмные силуэты на полу: с Роном случился приступ благородства, и он настоял, чтобы Гермиона взяла себе подушки с дивана, поэтому она спала на возвышении. Рука Гермионы свесилась на пол, пальцы — в паре сантиметров от пальцев Рона. Гарри задумался, держались ли они за руки перед тем, как заснуть. Почему-то от этой мысли ему стало одиноко.
Взгляд Гарри скользнул по тёмному потолку, по люстре в тенётах. И суток не прошло с тех пор, как он стоял
Горе, охватившее Гарри со смертью старого директора, сейчас ощущалось иначе. Обвинения из уст Мюриэл на свадьбе проникли в его мозг, угнездились там, отравляя и оскверняя самую память о волшебнике, который был для Гарри идеалом. Как мог Дамблдор допускать происходившее? Неужели он в чем-то был похож на Дадли, который спокойно относился к пренебрежению и жестокости, пока это не задевало его лично? Разве мог Дамблдор отвернуться от сестры, которую держали в подвале?
Гарри думал о Годриковой Лощине и о могилах на местном кладбище, о которых Дамблдор никогда не упоминал. Думал о трех таинственных предметах, неизвестно зачем завещанных Дамблдором, и в душе поднималось негодование. Он думал о таинственных предметах, о которых Дамблдор намеренно не упомянул, и в душе поднималось негодование. Почему Дамблдор ничего ему не рассказал? Почему не объяснил? Да вообще — было ли этому Дамблдору дело до него, Гарри? Или Гарри — лишь оружие, которое вычистили и отполировали, а потом повесили на стену, не доверяя и не полагаясь на него?
Гарри больше не мог лежать вот так, обуреваемый тяжёлыми мыслями. Нужно было что-то сделать, хоть как-то отвлечься, и он выбрался из спального мешка, взял палочку и выскользнул из комнаты. На лестнице он прошептал: «Люмос» и стал подниматься, подсвечивая себе палочкой.
На втором этаже находилась комната, в которой они с Роном спали во время предыдущего визита на Площадь Гриммо. Гарри заглянул в спальню: дверцы шкафа были раскрыты, постели разворошены. Гарри вспомнил перевёрнутую троллью ногу внизу у двери. Кто-то явно обыскивал штаб после того, как члены Ордена его покинули. Снейп? Или Мундунгус, который и при жизни Сириуса кучу всего вынес и продал, а уж после смерти-то и подавно… Взгляд Гарри скользнул по портрету Финеаса Найджелуса Блэка — пра-прадедушки Сириуса, изредка появлявшегося на картине — но на этот раз она была пустой, являя взору лишь бурый задник. Судя по всему, Финеас Найджелус коротал ночь на портрете, висящем в директорском кабинете Хогвартса.
Гарри стал подниматься по лестнице, добравшись до верхней площадки, на которую выходило всего две двери. На одной двери висела табличка с надписью: Сириус. Гарри никогда раньше не был в комнате крёстного. Он толкнул дверь, держа палочку как можно выше и освещая как можно больше пространства.
Комната казалась просторной и, судя по всему, не лишённой уюта. Изголовье большой кровати было резным, высокое окно занавешивали длинные бархатные портьеры, свечные огарки в потёках воска всё ещё торчали в патронах люстры, густо покрытой пылью. Такой же толстый слой пыли покрывал картины на стенах и спинку кровати, паутина раскинулась от люстры до большого деревянного шкафа. До Гарри, вошедшего в комнату, донеслись звуки испуганной мышиной возни.
Подростком Сириус обвешал плакатами и картинками все стены, поэтому серебристо-серый шёлк гобелена был едва виден. У Гарри никак не укладывалось в голове, что родители Сириуса не могли справиться с заклинанием вечной липкости, удерживающим на стенах всё это безобразие, и смирились с сомнительным вкусом старшего сына. Сириус явно превзошёл сам себя, старясь досадить родителям. На стенах висело несколько выгоревших золотисто-алых флагов, судя по всему призванных подчеркнуть отличие сына-гриффиндорца от родственников-слизеринцев. Ещё было много плакатов с мотоциклами, а также (Гарри не мог не восхититься смелости Сириуса) с девушками-магглами в бикини. Девушки были явно маггловского происхождения, потому что не двигались; их улыбки выцвели, а глаза потускнели. Одна-единственная волшебная фотография благодаря контрасту
Сердце радостно вздрогнуло — Гарри узнал отца по очкам и топорщащимся на затылке волосам. Рядом с отцом стоял Сириус, небрежный в своей привлекательности, с чуть высокомерным лицом — такой молодой и счастливый, каким Гарри его уже не застал. Справа от Сириуса стоял Петтигрю, на голову ниже него, полный, с водянистыми глазами, горящими от удовольствия причастности к самой замечательной компании на свете — бунтарям Джеймсу и Сириусу. Слева от Джеймса стоял Люпин, уже тогда его одежда казалась потрёпанной, но на лице было то же выражение, что и у Петтигрю — удовольствие от сопричастности. Или Гарри так только казалось, потому что он хорошо знал, кто из них что собой представляет? Гарри попытался снять фото со стены, в конце концов — оно ведь принадлежало ему, раз Сириус завещал ему всё своё имущество — но снимок не поддался. Сириус в своё время серьёзно поработал над тем, чтобы не дать своим родителям ни единого шанса убрать всё лишнее со стен.
Гарри огляделся. По мере того, как небо снаружи бледнело, стало видно, что на полу разбросаны обрывки бумаги, книги и какие-то обломки. Вполне вероятно, что комнату Сириуса тоже обыскивали и сочли большую часть его вещей — если вообще не все — бесполезной. Несколько книг так грубо листали и трясли, что отлетели обложки, а вылетевшие страницы усеяли пол.
Гарри наклонился и поднял несколько листочков, рассматривая их. Он догадался, откуда вылетели страницы — одна была из «Истории магии» Батильды Бэгшот, другая из руководства по уходу за мотоциклом, третья оказалась рукописной и мятой. Гарри разгладил письмо.
«Дорогой Мягколап,
Спасибо, спасибо огромное за подарок Гарри ко дню рождения! Как оказалось, твоя игрушка явно понравилась ему больше других. Всего-то годик, а уже сам летает на детской метле. Он выглядел очень довольным, посылаю тебе фотографию, чтобы ты мог полюбоваться сам. Знаешь, метла ведь поднимается на каких-то полметра над полом, но Гарри чуть не задавил кошку и разбил ту ужасную вазу, которую прислала Петуния на рождество (вот уж за что не могу его ругать). Конечно же, Джеймс решил, что это ужасно здорово, и что Гарри станет великим игроком в квиддич, но нам пришлось убрать все, что ребёнок мог уронить и разбить, а как только он берет метлу в руки — за ним нужен глаз да глаз.
День рождения мы отметили тихо, чаепитием, только мы да старая Батильда, которая всегда хорошо к нам относилась и души не чает в Гарри. Очень жаль, что ты не смог поприсутствовать, но дела Ордена важнее, да и Гарри слишком мало лет, чтобы он что-то понимал. Джеймс несколько подавлен из-за того, что приходится безвылазно сидеть здесь, хотя старается не подавать виду, но я-то знаю. Да ещё его мантия-невидимка до сих пор у Дамблдора, так что он даже тайно отлучиться не может. Будет свободная минутка — навести Джеймса, это заметно подбодрит его. Хвостик был у нас на прошлой неделе, он показался мне каким-то грустным, но это, наверное, из-за МакКиннонов. Я весь вечер проплакала, узнав об их гибели.
Батильда заходит почти каждый день, она совершенно необыкновенная старушка, которая знает великое множество историй о Дамблдоре, и я далеко не уверена, что ему придётся по вкусу этот факт. Не знаю, насколько можно в эти истории верить, кажется невероятным, что Дамблдор…»
Ноги Гарри словно приросли к полу. Он застыл, вцепившись в обрывок бумаги окостеневшими пальцами, поднимающаяся изнутри неконтролируемая радость, в равных пропорциях смешанная с тоской, растекалась по венам. Дотащившись до кровати, он сел.
Гарри перечитал письмо, но не смог выудить ничего нового, незамеченного с первого раза, и тогда стал просто рассматривать почерк. Хвостик буквы «g» у Лили выходил так же, как у него самого — Гарри специально нашёл все «g» в письме, и каждая из этих из них была словно приветом от матери из-за той стороны вуали. Найденное письмо было невероятным сокровищем, оно доказывало, что Лили Поттер действительно была, существовала, жила на свете. Её руки касались этого пергамента, перо в её пальцах вывело эти слова, слова о нём, Гарри, её сыне.