Гарри Поттер и Фактор Неопределённости
Шрифт:
— Почему ты не осталась? — сказал он голосом, полным безнадежности.
— Я не могла. Ты хочешь знать, почему? — она отстранилась и посмотрела на него. — Потому что, как бы банально это ни звучало, ты единственный мужчина, которого я когда-либо по настоящему любила, и я любила тебя всю свою жизнь. Вот что я хотела тебе сказать, — она вздохнула, будто это предложение отняло у нее последние силы. — Ладно, теперь можно и умирать.
Он в полуулыбке приподнял уголок рта:
— Да, давайте сюда ваши Обращения и уделы хуже смерти, мы готовы.
Лишь пару минут назад их легкомыслие сняло напряжение... теперь от легкомыслия ничего не осталось, а то, чего
Хоть сколько-нибудь впечатлительный наблюдатель почувствовал бы, как краска приливает к лицу, при виде столь пылкой сцены. Если бы он стал наблюдать дальше, ему могло бы вспомниться время, когда он сам был вовлечен в такие страстные объятья, ведь было ясно, что двое обнимающихся никак не могут друг другом насытиться. Они целовались с такой жадностью, что могло показаться, что они намерены друг друга поглотить. Мужчина так сильно прижимал к себе женщину, будто хотел объединить два тела в одно; женщина руками хваталась за него так, будто он был единственным, что не дает ей упасть в темную, дегтярно-черную пропасть.
Но Гермиона не видела этого с подобной объективностью, она лишь чувствовала, что горит. Она ощущала его губы на своих, мускулы его спины под своими руками; она чувствовала, как его рука скользнула ей под рубашку, как его до ужаса горячие пальцы обжигали кожу. Она лицом ощущала его дыхание, ощущала, как кровь стучит в висках; в мыслях звенел вопрос, даже когда ее язык углублялся в его рту, и она ощущала его руку у себя на груди, на уме все равно был вопрос, тот, на который она не была уверена, что хочет получить ответ, но должна была задать.
— Гарри, — промямлила она ему в губы.
— Хммм, — отозвался он, не останавливаясь. Она положила руки ему на грудь и заставила себя оттолкнуть его. На его лице появилось недоуменное выражение. — Что? Что-то не так?
Она не стала останавливаться, чтобы перевести дыхание, боясь, что потеряет кураж:
— Что ты есть? — выдохнула она. — Что ты есть?
Он долго на нее смотрел, потом понурился и уронил голову на грудь:
— Извини.
— Что ты есть? — повторила она. — Она сказала, что ты... единственный в своем роде, — он вяло кивнул. — Ради Бога, Гарри, что ты есть?
Он поднял голову, и на лице у него было настолько тревожное выражение, что она еще больше испугалась ответа.
— А как ты думаешь?
— Я не знаю, что имела ввиду Аллегра, но я скажу, каким я тебя знаю, — она пригладила его растрепанные волосы. — Ты хороший человек, но у тебя есть недостатки. Ты герой, но скромный. Ты опасен, но осторожен. Ты могущественен, но неуверен. Ты смешишь меня и обнимаешь, когда мне грустно. Ты очень хорошо играешь в квиддич, ты прекрасно танцуешь, ты добр к детям, ты обожаешь мороженное,
Он наклонился вперед и медленно, неторопливо поцеловал ее в холодный и влажный лоб:
— Кем бы я ни был, оно не изменит ничего из этого, — сказал он.
— Почему ты так боишься мне сказать? Что может быть настолько ужасно?
— В том-то и дело, это совсем не ужасно. Это может даже быть прекрасным. Я не столько боюсь тебе рассказать, сколько боюсь того, что я есть. Мне понадобилась большая часть моей жизни, чтобы осознать и принять тот факт, что... в большей части всего плохого, что со мной случалось, на самом деле виноват я сам.
— Это не так! Это...
— Тсс, послушай меня. Из-за того, что я есть, погибли мои родители. Погиб Рон. Погибли Дамблдор и Хагрид. Из-за того, что я есть, на меня охотятся. В этой охоте пострадали другие, и, вероятно, пострадают еще, может, даже ты. Из-за того, что я есть, я многие годы отрицал свои чувства к тебе, даже после того, как понял, что не смогу без тебя жить.
— Ладно, я умираю от неизвестности! Говори немедленно, или, клянусь, я...
Только это она и успела сказать. Дверь в коридор распахнулась, и в комнату повалили колдуны в зеленых мантиях. Гарри с Гермионой одновременно встали; он частично заслонил ее собой и повернулся лицом к двери камеры. Волшебники в мантиях выстроились по обе стороны двери, и вошла самодовольно улыбающаяся Аллегра, шурша платьем. Она переоделась: теперь на ней было длинной белое платье из странного просвечивающего материала, который обтекал ее ноги, как вода. Ее волосы были распущены и чернильной рекой спускались по спине. Рядом с ее холодной и безупречной красотой Гермиона вдруг почувствовала себя старой туфлей.
— Ах, — сказал Гарри, когда Аллегра открыла дверь в камеру. — Это у тебя наряд Смерти? Тебе очень идет, но, заешь, в белом не удобно убивать. Пятна крови не отстирываются.
Ее безмятежная улыбка превратилась в ухмылку:
— Я знала, что могу на тебя рассчитывать, Гарри. Даже перед лицом смерти у тебя найдется наглое замечание.
— Значит, пора?
— Да, — она кивнула своим подчиненным. — Ведите их.
Гарри с Гермионой отвели назад в круглую чашеобразную комнату, заковав их руки в цепи у них за спинами. Они шли в тишине, окруженные Аллегриными колдунами, облаченными в зеленые мантии, сама Аллегра возглавляла процессию, и ее платье развевалось позади нее. Несколько слезинок скатилось у Гермионы по щеке от мысли, что мужчина рядом с ней был любовью ее жизни — как же поздно они увидели это в своих отношениях — и что она прикасалась к нему и говорила с ним в последний раз.
Коридор вышел в камеру для демонстрации пыток, как Квинн ее назвала. У Гермионы открылся рот, так как комната была не такой, какой она ее запомнила. Потолок исчез, или был заколдован и стал невидимым, и над ними остались только синее полуночное небо и сияющие звезды. По периметру комнаты были закреплены длинные факелы, которые горели не пламенем, а потусторонне — зелеными огнями и освещали комнату холодным жутким светом. На платформе в конце камеры находился лишь стул с цепями и крепкий подиум, на котором лежали две каменные таблички, испещренные письменами. Единственное, что она могла предположить, что это были ритуальные предметы, добытые в тайнике под Филадельфией. За подиумом стоял Сорри, сцепив руки перед собой и частично скрыв лицо капюшоном плаща. Лицами к платформе рядами стояло несколько облаченных в плащи колдунов, предположительно членов Круга и других темных волшебников.