Гасильщик (Сборник)
Шрифт:
Но прежде всего – искренность.
– Кстати, еще более противен мне город. И как бы странно это ни звучало, мне просто хотелось побыть на природе. Даже на нелюбимой работе я рассчитывал на койко-место, поэтому приехал сюда…
Это прозвучало открытым вызовом. Но Бастилин спросил неожиданное:
– Зачем вы раздали охране спиртное?
– Остались излишки, я решил, что не стоит травить генофонд, отдал ребятам. Они что – все с «торпедами»?
– Трое из них употребили, что категорически запрещено, особенно в субботу… За это вам выговор и штраф, – бесстрастно
Я так и сделал.
На пороге он меня окликнул:
– Раевский, вы знаете, чем отличается курдючный баран от обыкновенного?
Я, конечно, знал, но не сказал об этом.
И Юрий Иванович тут же просветил:
– У курдючного барана на хвосте со временем накапливаются жировые отложения. Вот из-за этого под нож он попадает в первую очередь.
– Вы принимаете меня за барана. Зря, – посетовал я. – Кажется, я не давал для этого поводов.
– Я не принимаю вас за барана. Речь о неблагоприятных для вас отложениях… Пожалуйста, я не задерживаю вас, – добавил Бастилин почти приветливо. – Да, и советую вам не вступать во внеслужебные контакты с представителями генофонда. Помните о накапливающихся отложениях.
Я дождался, пока он уедет, прошел в комнату дежурного, похлопав по плечу Руслана, направился дальше, в секретную комнатку. Там сидел Веракса и пил чай. Он глянул на меня волчьими глазами, разлепил рот:
– Чего приперся?
– Тоска, дома делать нечего…
– Девки затрахали или водка надоела? – лениво спросил он, пуская дымные клубы.
– Все осточертело… – ответил я, думая о том, сколько раз меня продал Джон. – Могу до вечера подежурить за тебя.
– Давай, – быстро согласился Веракса. – Но это все равно тебе не зачтется.
– Ладно…
Только он вышел, я врубил экраны. Джон их не включал, он, как я понял, все время путался в тумблерах. Я тут же высветил комнатушку профессора. По своему обыкновению, он не сидел за столом, а лежал на кровати и смотрел в потолок. Я не мог поймать его взгляд, но сразу почувствовал, что у Михаила Александровича хандра. А возможно, и скрытый саботаж. Не каждого соловья заставишь петь в клетке.
Не хотелось маячить в коридорах, я прошел в комнату дежурного и приказал:
– А ну, вызови сюда бездельника из 203-й. Валяется, плюет в потолок…
– Сюда? – изумился Руслан, блеснув золотой челюстью.
Генофонду, которых, кстати, для краткости с моей легкой руки стали называть «гениками», категорически запрещалось входить в дежурку, тем более в секретную комнату.
– Тебе не идет стрижка «ноль». В сочетании с фиксами ты похож на уголовника, а это подрывает престиж нашей любимой фирмы… Геника приведешь к двери. Я с ним буду беседовать на тему личных трудовых показателей.
Озадаченный Руслик поплелся за профессором, а я следил, как он движется, на серых экранах. Несомненно, здесь круглосуточно ведется видеозапись. Все – под колпаком. На третьем этаже есть пара хитрых комнаток, в которые доступ имеют лишь Бастилин и неприметные личности, которые приезжают в строго определенное
Руслик перестарался. Он с ходу обвинил профессора в безделье, и тот прибыл с тетрадкой. Святозаров с ходу набросился на меня:
– Я прошу оградить меня от этого хамства. Я пожалуюсь Вячеславу Викторовичу! Этот недоросль с отсутствующими лобными долями поучает меня, как и где я должен работать. У него возник интерес, почему я лежу!
Профессор грозно потрясал тетрадкой у моего носа, причем все это говорилось без тени притворства, и я почувствовал неловкость.
– Руслан, – начал втолковывать я недорослю, – научный труд весьма специфичен. Ученый может мыслить в любом положении и любой ситуации. Это непрерывный процесс…
– Но ведь ты сам сказал мне, – опешил Руслик, – что профессор…
– Ладно, иди, мы разберемся, – я развернул его и подтолкнул к двери.
Взяв Святозарова под руку, я повел его в 203-ю.
– Михаил Александрович, ты должен мне помочь, – сказал я, когда мы уединились.
Он внимательно выслушал мою историю, задумался.
– Я хочу, чтобы ты знал: любое вмешательство в подсознание чревато последствиями. И если человек, владеющий гипнозом, недостаточно опытен или он – обыкновенный дилетант, нахватавшийся верхушек, может произойти непоправимое. Это все равно, что доверить хирургический нож на операции мяснику.
– Но ты же не дилетант? – сказал я.
Святозаров на это ничего не ответил, приказал:
– Сядь на стул, выпрями спину, постарайся сосредоточиться на том, что я сейчас буду говорить.
Он сел напротив, пристально глянул в мои глаза. От этого взгляда у меня мурашки поползли по спине. Он смотрел властно, не мигая, я машинально попробовал сопротивляться, но тут же отбросил эти попытки.
– Расслабься… Ты спокоен, тебя ничто не тревожит… – стал он ронять тяжелые, подавляющие слова. – Сейчас ты погрузишься в сон, но сознание твое будет воспринимать все мои команды… Как только я досчитаю до трех, ты уснешь… Раз… Два…
Когда я очнулся, профессор уже стоял, лицо его блестело от пота, а глаза были потухшими. Я поразился: он выглядел таким усталым, будто провел сутки без сна. Пролетело одно мгновение, и все же я чувствовал, что в эти краткие доли секунды что-то произошло, чего уловить я никак не мог.
– У тебя высокая сопротивляемость, – наконец сказал профессор. – Из твоих бессвязных ответов я сумел выудить имя Марата, который отмороженный, из холодильника…
– Да, именно о Марате она говорила! – воскликнул я. – А про второго?
– Была еще странная фраза: Марат и особенно клюнутый…
– Особенно клюнутый, – повторил я. – Марат – клюнутый… Что это значит? Наркоман, клюнутый?.. Отмороженный, из холодильника… Непонятно… Тяжело? – спросил я переместившегося на кровать профессора.
– Как будто мешок с цементом на сороковой этаж донес… Но это ерунда. Тяжелее другое…
– Заточение? – спросил я и рассказал, как подглядывал за ним. – Ты бы как-то не так демонстративно показывал свой саботаж…
Мой совет вдруг вывел профессора из себя.