Шрифт:
Прелюдия
Рената Зандбург проснулась в столь скверном расположении духа, что позавидовала мужчинам. Худо ли было ее покойному благоверному? Бывало, спросонок прокашляется, выбранится, а уж тогда и откроет глаза. Еще разок кашлянет, ругнет свою судьбу и пароходы, идущие именно в Вентспилс, а не в другой порт – разве мало их на белом свете? – сунет в рот пустую трубку и вот он
Внутренняя тревога заставила быстро одеться, выйти и отправиться бесцельно блуждать по едва пробудившемуся городу. Вставала Зандбург обыкновенно с первыми петухами, но из дому в такую рань не выходила. В одном польском журнале она вычитала, будто бы свет утренней зари столь же невыгоден для женщины средних лет, что и свет этих белых трубок вместо лампочек – и тот и другой безжалостно подчеркивают каждую морщинку на лице. Сегодня ей было безразлично, как она выглядит. В уголках глаз медленно собирались слезы и так же медленно скатывались по впалым щекам. Теперь тетушка Зандбург знала, что заставило ее вскочить ни свет ни заря, – то была многолетняя привычка выпускать во двор собаку. Но ее незабвенный песик Цезарь почивал в любовно обихоженной могилке под кустом жасмина, напротив кухонного окна. Надо было положить вместе с ним в могилу и красный кожаный поводок, тогда рука не тянулась бы за ним всякий раз, перед тем как открыть наружную дверь…
Разумеется, ничто не могло заполнить зияющую пустоту в ее душе после кончины Цезарька, тем не менее тетушка Зандбург чувствовала бы себя гораздо лучше, если бы приехал к ней погостить кто-нибудь из внучат. По своим дочерям вдова лоцмана не тосковала – те старели с каждым годом, делались сварливее и ни о чем другом уже не говорили, кроме как о своих хворобах. Сейчас она была бы рада даже своему старшему зятю – этому толстому подполковнику милиции Кашису, с которым можно так аппетитно поцапаться перед утренним кофе… Не пройтись ли на почту, быть может, ночью пришло письмишко из Юрмалы? С тех пор, как почтальоном стала эта любопытная сплетница Милда, Зандбург запретила приносить на дом даже газеты и абонировала для своей корреспонденции специальный почтовый ящик.
Выйдя из лабиринта окраинных улочек, тетушка Зандбург обратила внимание на то, как много народу движется по направлению к центру города. Да и вид у людей был какой-то необычный – все эти продавщицы, рыбацкие жены, служащие и ремесленники расфуфырились и шли как будто на бал, а не на работу. Будничный вид был только у рыбаков, кативших на своих тарахтящих мопедах в порт.
Впереди толпа запрудила улицу. Первый утренний автобус тщетно пытался проложить себе путь и непрерывно гудел. Так же безрезультатны были и усилия моложавого милиционера. Наконец ему все-таки удалось ликвидировать пробку, поскольку никому не хотелось оказаться под колесами. Толпа расступилась, пропустила машину, но тотчас сомкнулась снова.
– Граждане, будьте сознательны, встаньте в очередь! На всех хватит! – взывал
– Стреляйте в воздух! – возбужденно выкрикнула тетушка Зандбург.
Томившая ее с утра черная меланхолия вдруг рассеялась, уступив место лихорадочной жажде деятельности. Кого-то отпихнув, у кого-то прошмыгнув под мышкой, а одну дородную женщину даже ущипнув, она буквально прогрызла проран в запруде из людских спин и вынырнула рядом с нерасторопным блюстителем порядка.
– Вынимайте свой пугач и считайте до трех! Будь у нас газовый пистолет, можно было бы дать по ним! – Заметив в толпе соседку Элину, она выпалила: – Что дают? Я за вами…
Когда же с помощью свистка, угроз и просьб удалось создать некоторое подобие нормальной очереди, тетушка Зандбург ухитрилась втиснуться в первый десяток – между мастером рыбокопчения Элиной Леймане и тщедушным седым старичком, державшим на поводке большую овчарку.
– Его Робисом кличут, – представил своего питомца старичок. – В кинофильме «Последняя проверка» он играл собаку начальника полиции – помните? Поглядели бы, как мой Робис умеет служить…
И как бы в подтверждение слов своего хозяина, Робис сел и поднял передние лапы.
– Умница, – проговорила тетушка Зандбург и отвернулась. Погладить пса по голове было бы предательством по отношению к светлой памяти Цезарька. И, кроме того, надо было исподволь и незаметно выяснить, прибытие какого товара здесь ожидается. Судя по скоплению людей, должны были «выбросить» меховые шапки либо босоножки на плетеной платформе.
Но соседка первая обратилась с вопросом:
– Как по-вашему, нас отпустят с работы? Ах да, вы же нигде не работаете, можете записаться хоть на главную роль.
Тетушке Зандбург стало не по себе. До нее начало доходить, в какую очередь она затесалась. В течение нескольких дней районная газета приглашала граждан на роли статистов на съемках кинофильма «Последний улов». Однако у нее и в мыслях не было сниматься в кино. Так что теперь следовало подумать о том, как наиболее дипломатично ретироваться из этой очереди.
– Ну что вы, что вы… У меня уйма общественных дел! Я пришла только занять очередь для приятельницы, но не собираюсь ждать ее больше четверти часа… Надо отпирать уголок, а то вон вся моя клиентура шляется без надзора.
И в самом деле – вдоль извилистой ленты очереди сновали подростки, без которых нигде и ничего не обходится.
– Атас, ребя! – завидев тетушку Зандбург, издал предупреждающий клич смуглый Янис, весьма гордившийся кличкой «Мексиканец Джо». – Жандармама здесь, сейчас прицепится.
Поздно. Властным жестом тетушка Зандбург подозвала мальчишек и тотчас перешла в наступление:
– Конечно! Когда в школу, тогда их не добудиться, а когда в кино нанимают артистов – они тут как тут! И перестань, Герберт, жевать, когда с тобой начальство разговаривает.
Парень послушно вынул изо рта комочек жвачки и прилепил его к мочке правого уха.
– Уж не подорожала ли эта дрянь, коли боишься выплюнуть? – продолжала пилить тетушка Зандбург.
– Как всегда – красненькая за блок, – сознался Мексиканец Джо. – Но у нас объявлен месячник экономии.
Это было сказано так торжественно, что Зандбург, хорошо знавшая своих подшефных огольцов, решила временно воздержаться от дальнейших расспросов. Сами все выложат, не удержатся, если уж замыслили что-то серьезное, а это было написано у них на физиономиях.