Гастроль в Вентспилсе
Шрифт:
Герберт Кагайнис по-прежнему именовался Третьим, хотя оба его старшие тезки уж больше года как выбыли из сплоченных рядов ВАБа. Первый теперь работал в угальском леспромхозе, поскольку сам пришел к выводу, что спокойнее зарабатывать деньги честным путем. Второму эту мысль пытались внедрить в голову воспитатели исправительно-трудовой колонии.
Остальные бизнесмены еще не заслужили особых прозвищ и назывались обыкновенно – Янка, Рудис, Владик и Славик. Однако в мероприятии, намеченном на то утро, оба брата Морозовых играли выдающуюся роль. Ведь никто иной как они разузнали у своего отца – сменного
В данный момент часы перекочевывали с руки на руку, вызывая огромное восхищение. Мальчишки даже не осмеливались перевести стрелки или нажать кнопку хронометра – столь угрожающим было выражение лица нового владельца сокровища.
– Эта покупка отбрасывает нас на две недели назад, – недовольно проворчал Герберт. – И в каникулы куда трудней расторговать по штуке эту чертову жвачку.
Мексиканец Джо, чувствуя себя в известной степени виноватым, пытался найти хотя бы теоретическую возможность залатать непредвиденную прореху в общей кассе.
– Если удастся раздобыть три пары джинсов, мы завтра же будем разгуливать с «Сикурой» под мышкой.
– Кончай заливать! – махнул рукой Рудис. – Станут тебе иностранцы разводить канитель с джинсами. Их привозят только наши. И цену им знают получше нас с тобой.
– Вчера в магазине давали «Милтон» по семнадцать рублей, – сообщила Райта. – Вполне приличные…
– Мягковаты. И разве это лейбло: какой-то беззубый тигр? – Герберт собаку съел на импортных товарах. – Эти шкарята похожи на настоящие «Леви-Страус» не больше, чем Рудис – на Метревели.
– Метревели играет в большой теннис, а я – в пинг-понг. – Обиделся не на шутку Рудис.
– Если для тебя главное фирма, – предложил Славик, – у меня дома есть старенькие «Райфлы». За пару пачек сигарет отпорю для тебя лейбло. Лепи на задницу и носи на здоровье.
– Надо с кем-нибудь договориться, чтобы привез десяток этикеток, – задумчиво проговорил Владик. – Отец рассказывал, в Роттердаме есть такие маклацкие лавчонки, где можно достать, чего хочешь, А если нету денег, можно выменять и на водку. «Экстру» берут не очень, а «Кристалл» или «Старку» – за милую душу.
– На этот крючок больше никто уже не клюет, – презрительно усмехнулся Герберт. – Ты хоть знаешь, какие они – настоящие джинсы? Из них можно выпрыгнуть, а они останутся на полу стоять. Вот это – джинсы!
– Ничего, макнем в цементную воду, – наставительно заметила Райта. – Если будет слабо, подсыплю еще крахмала…
– Жандармама! – предупредил Янка.
– Дети! – издали окликнула ребят тетушка Зандбург.
«Бизнесмены» поморщились, поскольку именно этим словом всякий раз начиналось изложение
Тетушка Зандбург и в самом деле рассчитывала произнести небольшую торжественную речь, но вдруг ей показалось, что никакие слова не способны передать волнение, во власти которого она пребывала с того момента, как приняла самоотверженное решение. Властным жестом пригласив ребят следовать за ней, тетушка Зандбург молча направилась на второй этаж. Правда, скрипучие ступеньки нарушали торжественность обстановки, превращая парадное шествие в заурядный поход, но и в этом тоже был свой плюс: в привычных обстоятельствах можно было обойтись без риторики.
– Ну так что, ребятня, – обратилась Зандбург к своим «пасынкам». – Может, скинемся? Много ли деньжат у вас за душой?
«Бизнесмены» переглянулись. Внутренний голос подсказывал им, что на этот раз можно сказать правду, не увиливая, хотя все выглядело как всегда – помещение более или менее прибрано, зеленый стол для настольного тенниса, два новуса по углам, шахматные доски с выстроившимися на них в боевой готовности шашками и шахматными фигурами. И тетушка Зандбург тоже была в своем традиционном шелковом платье. И тем не менее в воздухе почти ощутимо витало нечто из ряда вон выходящее.
– Тридцать шесть рублей пятьдесят копеек, – доложил Герберт. – И на сорок рублей нереализованного товара.
– Давайте теперь будем компаньонами на равных паях, – тетушка Зандбург в коммерческих делах тоже была дотошна. – Фифти-фифти, как говаривал мой дорогой покойный муж, когда пытался выцыганить у меня рублик на четвертинку. Я, мальчики, кладу на бочку семьдесят пять – весь свой гонорар за главную роль в вентспилсском эпизоде. Да, да, режиссер меня уломал, и давайте без аплодисментов. Я, конечно, хотела от денег отказаться, потому что искусство вообще нельзя перевести на деньги, но потом вспомнила про вашу жажду музыки… – Она смахнула непрошеную слезу и раскрыла сумочку. – Нате и шпарьте в комиссионку, покуда этот японец не забрал свой приемник назад!
Лишь по дороге в магазин они сообразили, что произошло.
– Куда ты летишь? – остановил Герберта Мексиканец Джо. – Наш капитал пока только на бумаге.
– Да нет, скорее – в кармане. – И Рудис, которому было поручено хранение «товара», извлек из штанов пачки жевательной резинки. – Чертовы каникулы! Кому ее всучить, если вся клиентура разбрелась по пионерским лагерям или умотала к родне в деревню.
– Ручаюсь, Чип возьмет, но ведь он тоже захочет погреть руки, – мрачно сказал Герберт. – Доход пополам, на меньшее он не пойдет.
– Тогда надо раздобыть товара вдвое больше, – Янка не признавал никаких преград.
– А тем временем кто-нибудь другой нашу музыку преспокойно уведет…
Поднял руку Мексиканец Джо. Именно в критические моменты проявлялись те черты его характера, за которые вот уже третий год его величали президентом и позволяли ему командовать остальными.
– Нос вешать нечего. Третий договорится насчет приемника, если надо, даст задаток. А мы еще поработаем. Владик, Славик, какой сегодня курс на бирже?