Гастроль в Вентспилсе
Шрифт:
– Ладно, ладно, не расходись, – осадил его Герберт. – Действительно, почему бы нам не приволочь Жандармаме что-нибудь такое, чтобы ей было приятно?
– Старику можно было бы притащить пол-литра, и полный порядок…
– Поди, знай, а может, она киряет втихаря? – вполне серьезно предположил Янка.
– Кончайте треп! У меня гениальная идея! – воскликнул Славик. – Подарим ей щенка. Тетка ведь обожает всяких зверюг, недавно так оплакивала своего римского императора… она и сегодня еще в трауре.
– А у наших соседей как раз щенки есть, – поддержал Владик. – Если попросить получше и дать клятву, что будет хороший уход, они и задаром отдадут.
– Породистый? А то, может, «двор-терьер», – засомневалась
– Подрастет, увидим, – успокоил Славик. – Но мать настоящая сибирская лайка.
– Дареному коню в зубы не смотрят, – рассудительно заметил Герберт. – Щенята все симпатичные. А пока они превратятся в паскудных барбосов, люди успевают к ним привыкнуть.
– Пойдет! – Мексиканец Джо очень любил, чтобы последнее слово оставалось за ним.
…Когда тетушка Зандбург, нагруженная покупками, к вечеру пришла домой, на крылечке трогательно скулило маленькое и пушистое четвероногое существо. Конец поводка был привязан к дверной ручке, в узелок всунуто письмо:
«Дорогая акционерша! Терпя бедствие в океане благодарности, мы хотим таким способом погасить хоть малую толику нашего неоплатного долга. Очень надеемся, что вы друг дружке понравитесь и найдете общий язык. Не советуем давать ему кличку Брут. Ваши преданные компаньоны».
– Но я же дала клятву никогда больше не заводить собаку! – громко простонала тетушка Зандбург, взяла щенка и погладила его предательски дрожащей рукой. – Окрещу тебя Томом Джонсом Найденышем.
Том на удивленье скоро освоился с новой обстановкой. Тетушка Зандбург только еще готовилась налить ему в Цезареву миску молочка, а он уже успел оставить – и не одну! – визитную карточку на паркете гостиной. Утолив голод, песик стал еще деятельней, проковылял в спальную и, следуя врожденному инстинкту, вытащил из-под ночного столика тетушкины шлепанцы, прибежал с тапкой в гостиную, бросил и вцепился зубами в бахрому скатерти. Потянул что было силенок, и в последний момент спрятался под стол от падавшего на него транзистора.
– Дурачок! Твой единственный долг – прожить на этом свете дольше меня. – Тетушка Зандбург погладила дрожащего щенка по коричневой головке и лишь потом осознала нанесенный им урон.
С такими трудностями купленный японский приемник «Сикура» продолжал издавать звуки, но от пластмассового корпуса отломился столь большой кусок, что взгляду открылись почти все внутренности. И на самом видном месте красовалось название изделия:
«Дзинтар». Сделано в СССР».
День первый
С вокзала он хотел прямиком направиться в городской отдел МВД, но, увидев уйму народа возле автобусной остановки, повернул назад, чтобы оставить чемодан в камере хранения. Затем сунул папку под мышку, повесил на плечо спортивную сумку со съестными припасами, которые дала ему мать на дорогу, и гордо прошествовал мимо толпы приезжих, все еще терпеливо ожидавших автобуса.
«Надо будет принять меры, чтобы согласовали время отправления автобусов с прибытием поездов», – подумал Тедис Яункалн и остановился у края тротуара. Достав из кармана приобретенную вчера записную книжку, он зафиксировал эту мысль на первой странице, как свое первое неотложное дело. На зеленой обложке красовались выведенные черной тушью буквы: AGENDA. Конечно, с тем же успехом можно было написать: «Неотложные дела» или совсем лаконично: «Сделать», но это было бы не так изысканно. К тому же таким образом представлялась возможность ненавязчиво показать, что в университете он успешно усвоил основы латыни. Правда, на милицейской службе навряд ли удастся применить эти знания, но ведь Яункалн отнюдь не намеревался оседать надолго в Министерстве внутренних дел. Отработает сколько положено после окончания, и – прощайте. Перейдет в адвокатуру,
Длинные ноги Тедиса как нельзя лучше соответствовали своему природному назначению. Убедившись, что, несмотря на идеальный рост, из копотливого парня никогда в жизни баскетболиста не сделать, университетский тренер пытался уговорить Яункална заняться спортивной ходьбой, обновить и, быть может, придать новый блеск былой славе латвийского спорта в этой дисциплине. Напрасные усилия. Тедис смотрел на все эти упражнения, которыми надлежало укреплять мускулы и закалять организм, как на пустопорожнюю трату времени, и не внял уговорам. «Эх, мне бы Яункалновы ноги!..» – по-сокрушался тренер и вовремя прекратил бессмысленные мучения юноши, не успев отбить у него охоты к дальним прогулкам. Так что четырнадцать километров, отделявшие хутор родителей, где он погостил три дня, от станции Угале, он без труда проделал пешком.
Ночью Тедиса мучила бессонница – спать не давало странное возбуждение, будто предстояло одолеть некий очень важный рубеж. Завтра он будет уже не такой как все: как его родственники, соседи или бывшие одноклассники; завтра он будет уже не просто дылда Яункалн, а представитель власти, сотрудник милиции Теодор Яункалн, долг которого – оберегать общество от всякой злокозненности, применяя при необходимости даже оружие.
Интересно, каков он будет в милицейской форме? Тедис долго пытался себе это представить, создать так называемый словесный портрет, вернее – автопортрет. Итак: длинный, сутуловат, шея тонкая с кадыком; мощный подбородок, скуластое лицо; волосы льняные, глаза неопределенного цвета, поскольку они прячутся за желтоватыми стеклами цейссовских очков – единственная роскошь, которую Яункалн позволил себе, путешествуя со студенческим хором по Германской Демократической Республике. Во время чтения он их снимал и тогда нравился себе больше – быть может, потому, что видел свое отражение в зеркале несколько смутно.
На мосту он остановился. С правой стороны взгляду открывался промышленный пейзаж. Порт со складами, элеваторами и цистернами, подъездные железнодорожные пути, юркие электрокары и грузовики и надо всем – стрелы урчащих портальных кранов. Суда он даже не пытался пересчитать. Отсюда, с моста, было видно не менее дюжины, а угадывалось гораздо больше; за излучиной Венты торчал целый лес мачт. Суда, как люди, имеют свой характер, свою биографию и дороги в морях; но у них, как у домов, есть хозяева, которые налагают на них свой отпечаток. И потому было бы несерьезно пытаться их понять, окинув поверхностным взглядом с высоты птичьего полета. Ничего, еще успеется. Яункалн сознавал, что рано или поздно ему придется соприкоснуться и с жизнью порта и с судами. Даже если его не направят на службу в водную милицию. В этом городе испокон веку все связано с морем – как хорошее, так и плохое.
Начальник городского отдела внутренних дел говорил медленно, взвешивая как будто не только фразу, но и каждое отдельное слово. За десять прожитых в Вентспилсе лет полковник в совершенстве овладел латышским языком, однако, когда говорил, то на латышский все-таки переводил в уме с русского.
Зато заместитель начальника по оперативной работе сразу же взял быка за рога.
– Люди с высшим юридическим образованием необходимы нам как воздух! Будете работать в угрозыске начальником над малолетними разбойниками.