Гастролеры, или Возвращение Остапа
Шрифт:
Мокрые тела в тускло-жёлтом свете казались загорелее и эротичнее, что, несомненно, возбуждающе действовало на молодую кричащую плоть.
Жульдя-Бандя, искушённый в этих вопросах, не стал изначально насиловать организм. Он кинулся в прохладную воду бассейна, имея целью, по большей части, заглушить инстинкты, пробужденные полуобнажёнными молодыми зовущими женскими телами.
Прохладная вода тотчас поглотила низменные плотские вожделения. В предбаннике Виолетта, взвалившая на себя обязанности чайханщицы, водрузила на стол самовар,
– Маруся, а что это ты сегодня в чёрном купальнике? – заметила она, не скрывая зависти к её внушительному бюсту, что ставило подругу на голову выше перед соперницами.
Толстуха Кэтрин хихикнула, что предвещало какую-нибудь гадость:
– У неё траур. Любовник бросил! Вернулся к родной жёнушке.
– И вовсе нет. У меня траур по…
– Безвременно ушедшей девственности! – поддела Лена и захохотала под влиянием собственной шутки, впрочем, нисколько не завидуя внушительному бюсту подруги.
Шутка черноволосой подружки тронула ранимые женские сердца. Все, включая и потерпевшую, хохотали от столь оригинальной версии.
– Нет, а серьёзно – что у тебя с этим психологом? – Виолетта в вопросительном ожидании слегка склонила головку.
– Я бы этому козлу яйца пооткручивала…
– Статья 89 Святого Писания, часть вторая – «Издевательство над животными» – до двух лет в санатории общего режима, – Жульдя-Бандя окинул присутствующих победоносным взглядом, оценивая реакцию на свою шутку.
– Натуральный козёл, где ты его откопала? – Кэтрин сочувствующе покрутила головой.
– Граждане, пробуйте медок – липовый, – перевела тему с фауны на флору Марина, вонзая чайную ложку в пластичную бледную плоть в жестяной банке из-под восточных сладостей. Душистый запах дикого цветочного нектара заполонил утробу предбанника.
– В каком смысле?! – зачерпывая резной деревянной ложкой, поинтересовался приунывший гитарист, в намерении напомнить о себе.
– Из нектара цветка липы!..
– …Мужики, берегите яйца! На термометре уже девяносто пять градусов! – предупредила генеральская племянница при повторном восхождении компании в парилку.
– Нам как раз на оливье, – нашлась Кэтрин.
– Никаких оливье! На оливье куриные! – вступилась Марина и с материнской нежностью погладила вышеозначенное место у сидящего по правую сторону новичка.
– Убери грабли! – Виолетта с наигранной суровостью откинула руку подруги с интимного места кисельного братца. Впрочем, было уже поздно. Член мгновенно отреагировал, начиная принимать угрожающие формы.
Жульдя-Бандя, дабы скрыть от общественности свой темперамент, закинув ногу за ногу, скрестил в вышеозначенном месте руки, что, однако не ускользнуло от взора любвеобильной Маруси.
– У меня анекдот. Очень, можно сказать, злободневный и воспитательный, – умело выкрутился он.
– Валяй! – от имени коллектива позволила толстушка Кэт, заранее почему-то улыбаясь.
– Только в нём одно
– Примем их тоже за одно нехорошее слово, – предложила Лена и, стеснённая развалившейся на верхней полати толстушкой, толкнула её в жирные бёдра. – Разлеглась, корова!
– Ну, рожай быстрей! – беззлобно пожурил Александр-первый, несколько раздражённый повышенным вниманием со стороны женской половины к вторгшемуся в компанию новичку.
– Едет в поезде Илья Муромец с сыном, – начал рассказчик, получивший кивком головы благословение толстушки. – В купе подсаживается интеллигентная миловидная дама с дочкой. Сын, дремавший на второй полке, просыпается, потягивается, – рассказчик украсил повествование, изобразив это. – «Пойду-ка я посру!» Уходит. Дама распекает Илью за невежество сына. «Сейчас я его воспитаю», – пообещал Муромец. Тот возвращается. – «Что же ты, сынку, грубый неотёсанный чурбан, будто в хлеву вырос, – напутствует папаша. – Девка, поди, неёбана, а он – «Пойду-ка я посру!»
Александры, и первый, и второй, забыв о пренебрежении к новоявленному парижанину от души смеялись, заряжая положительными эмоциями остальных.
– Я уже перегрелся, – известил рассказчик, растворившись в ведущем к бассейну дверном проёме.
– Какой слабохарактерный у тебя братик, Виля, – поддела подругу Марина, смахивая с груди капли пота.
– Не приставай к нему, мартышка! – Виолетта ужалила кончиками коготков похотливую подругу и, состроив ехидную рожицу, вынесла вердикт: – Недаром говорят – все блондинки бляди!
– Это провокационные сплетни завистливых и отчаявшихся брюнеток! – отомстила Марина за нанесение лёгкого телесного ранения, после которого на ноге остались пять красных бороздок.
– Пороть её некому! – вступился за Виолетту гитарист, предоставив друзьям самостоятельно определить значение глагола.
Впрочем, выбор был сделан единодушно в сторону, в которую определился и сам читатель, за исключением автора, занимающего пока классическую позицию.
– А мне некогда! – присоединился Александр-второй, за что оба Александра были обозваны ею евнухами. Ни тот, ни другой, естественно, кастратами признавать себя категорически не пожелали, порываясь тут же доказать обратное.
Александры, выказывая задатки мужественности и стойкости, покидали парилку последними: путаясь друг у друга в ногах, бросились в бассейн.
В парилку зашли ещё раз с тем, чтобы приятное не возобладало над полезным.
По возвращении Жульдя-Бандя сходу отнял инициативу у зазевавшегося Александра-первого, порывавшегося своим тостом произвести открытие очередного выездного уик-энда.
– Уважаемые мальчики и, с позволения сказать, девочки! – начал он.
– Я протестую! – толстушка Кэт «захлопала крыльями», выражая протест. – Это ж почему – с позволения сказать, девочки?!