Гать. Задержание
Шрифт:
— На фотографию посмотри.
— Ну и… Слушай, так ведь это…
— Вот именно… Я сам думал, что он давно богу душу отдал, а в позапрошлом году на курорте случайно встретил… и вспомнил про ту злосчастную пленку. Так по рукам?
Круглолицый кивнул и задумался.
Андрей вышел из переполненного автобуса, закинул рюкзак за плечи, на шею повесил чехол с ружьем так, чтобы на него можно было опираться на ходу руками, и неторопливо двинулся по проселочной дороге в сторону Посада.
Дорога с двумя глубокими канавами по бокам была
Посад был второй деревней в районе после Геранек. Дома тут были добротные, с железными крышами и резными штакетниками. В центре стояло двухэтажное здание, где размещалась школа механизаторов, напротив — здание райотдела милиции. Андрей неторопливо вошел в здание и, постучавшись, открыл дверь в кабинет начальника. Из-за стола поднялся пожилой капитан и вопросительно посмотрел на посетителя.
— Старший лейтенант Кудряшов.
— Капитан милиции Фролов.
Капитан жестом пригласил Андрея сесть.
— Чем обязан?
— Михаил Семенович, мне кое-какая информация нужна. Вы сами, простите, местный будете?
— Нет, — капитан погладил тыльной стороной руки щеки, — я сюда после училища попал. Правда, за эти годы почти местным стал. Каждую собаку знаю…
— И Ворожейки?
— Еще бы! — засмеялся Фролов. — Я же в Гераньках участковым уполномоченным работал… Всех и вся знаю, как свои пять пальцев.
— И Дорохова?
— А… так вот вы зачем, — капитан усмехнулся, — так бы сразу и начинали. Спрашивайте.
— Кто он и что он? Как живет и чем живет? Кто бывает у него, что за люди?
— Никто не бывает… Живет на Радоницких болотах в сторожке егерской. Как вернулся из лагеря в пятьдесят седьмом, так и живет, — капитан бросил быстрый взгляд на Андрея и усмехнулся. — Семья у него: жена и двое парнишек. Один с пятьдесят девятого, другой на год младше. Не хотели его егерем назначать… из-за этого самого. Да председатель райисполкома, Виктор Матвеевич Прохоров, настоял. Из одной деревни они. Говорит, что лучше Дорохова никто мест наших не знает. Скрепя сердце согласились… Вот так Дорохов и живет на отшибе, как рак-отшельник.
— Жив кто еще из старожилов в Ворожейках?
— Никого, кроме Марии Степановны Смолягиной. Она жена погибшего командира партизанского отряда Тимофея Смолягина… Вы, наверное, знаете трагедию Ворожеек? Там в сорок первом году фашисты расстреляли шестнадцать человек местных жителей… Годы прошли, кто умер, молодежь в город подалась, а вот Мария Степановна все живет… Дом ее на правой стороне улицы самый первый. Да вы сразу узнаете: около дома высоченная береза растет, одна она такая на всю деревню, а около крыльца прудик маленький, прямо от ступенек начинается…
Капитан замолчал, разминая папиросу. Молча чиркнул спичкой и, глубоко затянувшись, выпустил большую струю дыма. Несколько
— Гуманные мы не в меру… Я бы его своими руками в сорок пятом придушил! Никто не жировал, однако к фашистам на службу один он подался!
К Ворожейкам Кудряшов подошел затемно. Дом Смолягиной стоял прямо у въезда в деревню под огромной березой, раскинувшей свои ветви на половину улицы. Дом был старый, сложенный из добротных бревен, потемневших от времени. Над светящимися окнами тянулись резные наличники с кое-где выпавшим узором. Под обломком водосточной трубы стояла покосившаяся бочка для дождевой воды.
— Кто там? — раздался негромкий голос в ответ на стук.
— Мария Степановна, здравствуйте… Не пустите переночевать? Охотник я из города, не успел засветло до егеря добраться, а дорогу плохо знаю.
— Чего же не пустить, пущу.
Дверь открылась, и Андрей увидел невысокую женщину лет шестидесяти, одетую в серую юбку и простую зеленую кофту. На голове повязан ситцевый платок. Лицо худощавое, живое, с озорными темными глазами, в мочках ушей дешевенькие сережки с красными камешками.
— Вы меня простите, Мария Степановна, — смущенно промолвил Андрей, — вас мне порекомендовал начальник милиции Фролов.
— Миша, — улыбнулась она, — да я вас и так бы пустила, Андрей… Не знаю, как вас по батюшке.
— Как? — изумился Андрей.
— Не помните меня? — улыбнулась Смолягина. — А мы ведь встречались… Вы тогда еще грамоты обкома нашим девчатам вручали, да вы проходите, не стесняйтесь… Я вас сейчас жареной печенкой угощу. Сосед давеча кабанчика заколол, вот и угостил.
Пока она возилась у печи, Кудряшов стал рассматривать комнату. Напротив деревянного диванчика стоял длинный дубовый стол и несколько самодельных стульев. Второй диван стоял под двумя окнами, которые были напротив русской печи. В простенке между окнами, в простой деревянной рамке висела фотография мужчины в праздничном костюме и женщины в белом платье. Андрей сразу понял, что это Мария Степановна с мужем. С фотографии смотрел плечистый парень с доброй, застенчивой улыбкой, обнимающий за плечи молодую Марию Степановну.
«Так вот ты какой, Тимофей Смолягин!» — подумал он, невольно приближаясь к фотографии.
Андрей обратил внимание, что диван, стулья и стол покрыты затейливой резьбой. С первого взгляда она казалась грубоватой, но чем больше Андрей всматривался в нее, тем больше она притягивала его своей трогательной простотой. Не удержавшись, он присел на корточки и потрогал пальцем переплетенье узора.
— Муж это мой, Тимоша, — услышал он вдруг глуховатый и ласковый голос Марии Степановны, — вырезал… И стол вот такой большой сработал, и диваны, и стулья… Все шутил, что у нас дюжина детей будет, чтобы всех сразу за стол посадить. Дом-то он тоже сам рубил. С Прохоровым Виктором и… — Она вдруг замолчала и, смахнув с глаз концом фартука непрошеные слезинки, отвернулась к печи, помешала на сковороде шипящую печенку и, успокоившись, снова повернулась к Андрею. — Готовились, готовились, а вот детишек понянчить так и не довелось…