Гауляйтер и еврейка
Шрифт:
— Я носила бы его с гордостью! — воскликнула она, повернув к Румпфу покрасневшее лицо.
Румпф кивнул головой и засмеялся.
— Клянусь честью, этот орден был бы вам очень к лицу, — продолжал он. — Жаль, что я не могу представить вас. Двое детей — это, вы сами понимаете, маловато. Разрешите еще один вопрос? — Гауляйтер хитро прищурился. — Оба мальчика от правительственного советника?
Клотильда испугалась и отвела взгляд. Она побагровела, дым сигареты ударил ей в нос. В устах другого этот наглый вопрос возмутил бы Клотильду, но заданный столь высокопоставленной особой, он показался ей лишь проявлением благосклонности и
Вдруг Румпф громко расхохотался; плохо скрытое смущение Клотильды забавляло его.
— Простите, — сказал он и взял со стола новую сигару, — вы, я вижу, слишком чопорны для такого вопроса. Но, знаете, you never can tell [12] . He решаюсь уж спросить, почему вы развелись, хотя мне это очень интересно. — Он рассмеялся и снова зашагал по залу; следом за ним тянулись большие клубы голубого сигарного дыма. — Может быть, с правительственным советником не так-то легко ужиться, кто знает? — продолжал он, остановившись. — Некоторые мужчины резко меняются, едва переступив порог своего дома. Верно я говорю?
12
Никогда нельзя быть уверенным ( англ.).
На лице Клотильды заиграла понимающая улыбка.
— Я высоко ценю Фабиана, — прибавил Румпф, — он очень умный человек, идеи, так легко его осеняющие, уже не раз сослужили нам большую службу. Но, может быть, он слишком нерешителен, неуверен; может быть, ему не хватает твердости, которая так необходима мужчине? Так ли это? Или не так? Он идет с партией, но меня он, видите ли, не обманет! Он идет с нами, но, сдается мне, всей душой он нам не принадлежит. Он может увлечься тем или иным делом, но отдаться ему до конца, как я и вы, он не способен.
Вдруг он подошел вплотную к Клотильде.
— Ему бы частицу вашего фанатизма! — воскликнул он. — И он бы стал идеальным членом партии. Разве я не прав?
Клотильда кивнула.
— Да, вы правы, господин гауляйтер, — убежденно ответила она.
— Ваше дело, уважаемая, — продолжал гауляйтер, указывая на грудь Клотильды, — заразить своим фанатизмом Фабиана. Вы слышите, что я говорю? По способностям он достоин занимать самые высокие посты в государстве. А с этой точки зрения личные раздоры тускнеют, это же смешные мелочи. Но в наше время смешные мелочи неуместны! Вы меня понимаете? — Он смолк, спохватившись, что говорит слишком громко.
Клотильда несколько раз кивнула.
— Понимаю, — сказала она, устрашенная повелительным тоном Румпфа. Да, вот сейчас в нем заговорил гауляйтер.
— Этот ваш развод, извините меня, смешон, — продолжал Румпф уже своим обычным тоном. — Какое такое преступление совершил наш правительственный советник? Мне, во всяком случае, это дело не кажется непоправимым! — засмеялся он. — Право же, если за ним и числилась какая-то любовная интрижка, то это большого значения не имеет; да и непохоже, чтобы советник стал противиться примирению. В наши дни найдутся дела посерьезнее любовных раздоров. Он нам нужен, у нас на него определенные виды! А бессмысленного распыления сил мы не допускаем. Ведь вы-то не будете против примирения, уважаемая?
— Отнюдь нет, — не задумываясь, сказала Клотильда, и сказала правду.
— Я
Клотильда поблагодарила за аудиенцию и поклонилась. На секунду ею даже овладело искушение поцеловать руку гауляйтера, но она воздержалась, опасаясь совершить нечто неподобающее. В ту же секунду она увидела красные волосы на его запястье. «Точно рыжая шуба», — подумалось ей.
Румпф засмеялся.
— Я чуть не позабыл о цели вашего прихода, — снова начал он. — На доклад этого профессора я, конечно, приду. — Клотильда поблагодарила. — И Таубенхауз тоже будет? Тем лучше. По четвергам у меня обычно играют в карты, но мы это устроим. Можете твердо на меня рассчитывать.
Когда Клотильда, прощаясь, скользнула взглядом по плафону, Румпф воспользовался случаем и еще раз повторил свою старую шутку о святых и ангелах.
Восхищенная Клотильда рассмеялась. Шутка гауляйтера показалась ей верхом остроумия, блистательным изречением великого ума.
Клотильда вернулась домой с лихорадочно пылающим лицом. Вот это была аудиенция! Боже ты мой!
Битых полчаса простояла она у телефона, излагая баронессе фон Тюнен все события этого утра. Каким большим, каким незабываемым переживанием была ее аудиенция у гауляйтера! Ах, а сам гауляйтер! Такой человечный и простой! Она чуть было не влюбилась в него. Да, да! Одно слово — и он мог бы сделать с ней все, что угодно. Еще немного — и она поцеловала бы ему руку. О красных, как ржавчина, волосах на запястье, об этой рыжей шубе, испугавшей ее, она не обмолвилась ни словом. Но о самом важном и секретном, сказала Клотильда, она, конечно, не может рассказать по телефону, баронесса обязательно должна прийти к ней сегодня, и не позднее пяти часов!
Клотильда весь день пребывала в чрезвычайном возбуждении. Поручение гауляйтера — примириться с Фабианом и заразить его своим фанатизмом — не шло у нее из головы. Она уже сама сожалела о своем разрыве с Фабианом, особенно теперь, когда он стал подниматься в гору все выше и выше. Фабиан занимал одно из влиятельнейших мест в городе, — значит, деньги можно будет грести лопатой; его адвокатская практика тоже процветала. Возможность какой-то небывалой карьеры, на которую сегодня намекал гауляйтер, конечно, могла хоть кому вскружить голову. Да, может быть, она скоро будет так же богата, как многие другие! Может быть, у нее будут автомобили, богатейший гардероб, слуги, может быть, она будет разъезжать по всему миру в поездах особого назначения. Кто знает! А ее мальчики! Какое житье настанет для ее мальчиков!
Фабиан, насколько ей известно, не был связан в настоящее время ни с какой другой женщиной. Та красивая танцовщица, слава богу, исчезла из города. Она дважды видела его с ней на улице и, как это ни странно, с того времени снова почувствовала к нему влечение.
Да, но нечего терять время на мечтания, надо действовать, действовать! Пусть весь мир увидит, что это значит, когда Клотильда говорит: «Я иду напролом!»
В тот же день Гарри лично отнес отцу в «Звезду» приглашение на доклад профессора Менниха, написанное в самом дружеском тоне. Гарри поручено было намекнуть, что гауляйтер, Таубенхауз и Швабах уже дали свое согласие и папа во что бы то ни стало должен прийти на доклад, если не хочет огорчить маму. Гарри, вернувшись, сообщил, что папа, по-видимому, был очень тронут и обещал прийти, если позволят дела.