Гавриил, или Трубач на крыше
Шрифт:
– Одним словом, охренеть! Офигенный, блин, видон. Заколдобишься! – Губин, лишенный присмотра, отвел душу.
– Грешны уста твои, – вздохнул Гавриил, поглядев на сантехника. – Скверны ты полон, Василий… Когда же сподобишься превозмочь себя?
Губин опустил голову и начал пальцем сверлить подоконник.
– Ну, Гаврюша… Ну, сразу-то трудно. Как-то само оно лезет… Я ж стараюсь, а оно, блин…
Архангел пожал плечами, снова вздохнул и не стал больше возносить руку над грешной Васькиной головой.
Губин ссутулился, толкнул раму, та скрипнула, и, словно в ответ ей, откуда-то с другой
Гавриил оживился и начал вглядываться в темноту.
– Да это Данька, сукин кот… Ой!.. Ну, пацан это здешний. – Василий, стараясь загладить вину, чуть не по пояс высунулся из окна. – Вон, гляди, в музыкальной школе. Данька, Машкин сын. Он там на этой – как ее? – на флейте учится. Они здесь по вечерам в дудки свои дудят. А мужик тут один – Никита, с третьего этажа, всё грозится ментов на них напустить. Шумят, мол, спать не дают. А музыкантша ихняя с ним воюет. Она ж тоже в своем праве – до одиннадцати часов закон позволяет… Никита вообще мужик паскудный, едри… Ой!.. Несознательный он мужик. Чего к детишкам цепляется? Ну, дудят себе. Стекол не бьют, не ширяются. Чего еще?
Архангел стоял у окна, не обращая внимания на губинскую трескотню. Лицо его в полутьме казалось Василию посеревшим, и какой-то невообразимой грустью веяло от того лица.
Неуютно стало Губину, и затараторил он еще чаще:
– Мария его в эту школу пристроила. Разведенка она, муж ее бывший в пятом доме живет, Иосифом зовут. Не то грузин, не то еврей, но мужик нормальный. Раньше плотничал у нас в конторе. Его так и прозвали: Оська-плотник. Теперь поднялся, магазин мебельный держит, я им трубы тянул… Чего развелись – не поймешь. То ли она от него ушла, то ли – он от нее. А кто говорит, что ребенок вроде как не его, а непонятно чей. Много разного болтают. Языками-то чесать все горазды. Но они – Оська с Марией – не собачатся. Я слышал, он денег на школу дает, и вооще… Мария-то сама баба не здешняя, из Пскова она, и Даниил у них, стало быть, полукровка выходит. Хороший такой пацаненок, воспитанный – всего раз меня в магазине у отца видел, а как встретит, здоровается… Вон он, кажись, в окошке. Там, сбоку.
Но не слушал Василия Гавриил, молча глядел в темный двор, откуда доносилась тихая мелодия, напоминавшая пение птицы.
Постоял рядом с ним Василий и почувствовал, что начинает его клонить в сон.
Шебутной денек ему выдался. Как только башка выдержала? Измочалился он вконец и об одном теперь мечтал – залечь на койку, вырубиться.
Тронул Губин архангела за плечо и тихо спросил:
– Гаврюш, может, спать пойдем? У меня в шкафу матрац есть. Я бы постелил тебе… А хочешь, на койку ляг.
Снова ничего не ответил архангел. Только стоял, опершись о подоконник, и смотрел во тьму.
– Может, ты вообще не спишь? – осенило Василия. – Ты только скажи мне. Как там у вас – спят? Или как?
Гавриил лишь пожал плечами: «Ложись, – сказал. – Я здесь постою». И снова в окно уставился.
Побрел Василий к своей тахте, присел на край, снял ботинки, стянул рубаху, штаны и бухнулся головой на подушку.
Провалился, как в омут.
И последним звуком, что слышал он, был
II
И вот представьте себе, что снится вам сон. И не сон даже, а натуральный кошмар. Снится вам, что гонится за вами, допустим, в джунглях какой-нибудь голодный лев. Или того страшнее – какой-нибудь саблезубый тигр. И пусть в жизни не видели вы саблезубого тигра, лишь название такое слышали, но что с того? (Вы же и голодного льва не видели. Разве что сытого – в цирке.)
Так вот, несется он за вами, рычит за спиной, потом делает прыжок, готовясь вонзить вам в спину когти свои и сабли. Падаете вы, уткнувшись лицом в какое-то болото – влажное, душное (это подушка у вас от пота мокрая), – и ждете неминуемого конца…
Но на том кошмар ваш не кончается.
Только собрались вы проститься с жизнью, как зверюга эта ужасная, стоя над вашим телом, переворачивает его лапой и замирает, дыша вам в лицо. Чуть живой от страха, открываете вы глаза (во сне, естественно, открываете) и видите, как тянется к вам клыкастая морда, покрытая шерстью, – один черный нос из шерсти торчит.
И, готовый уже умереть, вдруг замечаете вы…
Замечаете вы на носу этом… кран.
Латунный кран КЛМ-48, ГОСТ 126-61.
Жалобно глядит на вас саблезубая морда и тихим голосом говорит: «Кран у меня течет. Вторую неделю течет. Не могли бы вы мне кран исправить. Замучился я с ним».
Вмиг улетучивается ваш страх. Быстро соображаете вы, что плевое дело – зверюгу вылечить. Всего-то прокладку сменить. Всего-то головку вывинтить, снять клапан со шпинделя, новую наколоть да ввинтить опять в нос его протекающий. Разве что, – отмечаете вы наметанным взглядом, – сильно покорежена у крана головка. Видно, лапой чинить пробовал. А гайку на штоке, поди, пассатижами крутил, грани сорвал, резьбу на шпильке изгадил, работничек.
Однако вам не в облом и новый шток поставить – хоть сам по себе, хоть в сборе с головкой. Всё у вас в сумке имеется, надо только пошуровать.
Но тут обнаруживается, что сумки-то нет! Да откуда и взяться ей? Занесло-то вас сюда, в дебри эти, непонятно как. Один вы здесь, как перст. Ни рычажного ключа у вас с собой, чтобы снять тот кран, ни гаечника какого-нибудь, ни пассатижей, на худой конец. И прокладку где вы возьмете ему, саблезубому? Хоть бы кусок резины, просечку, молоток. Да хрен с ней, с просечкой, – ножом мог бы вырезать, шилом проткнуть.
Только нет у вас ни ключа, ни пассатижей. Ни резины нет, ни просечки, ни молотка.
Снова прошибает вас холодный пот. Снова готовитесь вы принять страшную смерть. Как вдруг этот самый тигр-лев поднимается на задние лапы. Шерсть его каким-то чудом превращается не то в мешковину, не то в рубище какое-то. И стоит он над распростертым вашим телом в этом рубище и смотрит на вас.
Всё смотрит и смотрит.
И теперь уже вовсе не похож на саблезубую тварь.
На человека похож. На длинного, патлатого, с черной бородой.
И понимаете вы, что это уже не сон…