Гавриил, или Трубач на крыше
Шрифт:
Нет, только не поворачивать голову!
А затем увидит он…
Затем увидит он, сантехник Василий Губин, нечто такое, что заставит всё нутро его содрогнуться.
Увидит он прямо перед собой какую-то бородатую рожу.
Да, да! Некую совершенно незнакомую рожу, глядящую прямо в душу ему наглыми своими глазами.
И скажет Василий: «Ой!»
И ничего больше произнести будет не в силах…
Человек, стоявший перед Василием, выглядел устрашающе. Окаймленное густой бородой лицо было изрезано морщинами,
Одет гость был странно. Длинное серое рубище, напоминавшее не то балахон, не то рубаху из грубой шерсти, висело на нем мешком, спускаясь к полу и приоткрыв лишь узловатые ступни необутых ног.
Да, босым стоял он перед Василием. Совсем босым. И зрелище это, отчасти странное само по себе, усугублялось еще и тем, что ступни незнакомца, будучи грубыми, узловатыми, сияли притом белизной. Как, впрочем, и лицо его, и ладони, видневшиеся из складок серого балахона. Померещилось даже Василию, что исходит от них – от рук этих и лица – бледное, едва различимое сияние.
– Дык, ать, мать, – произнес Василий, облизнув пересохшие губы.
Дальше не получалось.
– Кто… будешь? – разорвал наступившую тишину голос, повергнувший сантехника в дрожь.
Говорил незнакомец басом, чуть размыкая узкие губы. Лицо его оставалось неподвижным, будто вырезанным из белого камня.
– Я-то? – Василий ощутил холодную пустоту внутри живота.
– Ты-то.
– Дык я… Я чего? Ну, это… Ну, Вася.
Бородатый гость, продолжая сверлить его немигающим взглядом, спросил:
– Где?
– Чего где? – Василий постепенно начал приходить в себя, хотя мозг его еще слабо повиновался ему.
– Где я?
– Ты-то? – окончательно возвращаясь к жизни, уточнил сантехник. – Здесь ты. Где ж еще, блин?
Человек в рубище медленно оглядел комнату. Он слегка пошевелил рукой, отвел ее за спину и неожиданно извлек оттуда странный предмет, показавшийся Василию чем-то вроде фановой трубы. Но труба эта была почему-то медной и до блеска надраенной.
Приглядевшись, Василий понял, что труба явно не фановая. Была она тоньше фановой, заканчиваясь короткой дудкой, а нижняя часть представляла собой блестящий раструб – как у той штуковины, что видел он когда-то в полковом оркестре, и что называлась, вроде, тромбоном. Только у той имелись еще какие-то загогулины, а эта была прямой.
– И придет час… И воспоют трубы… – изрек непрошеный гость, снова заставив Василия вздрогнуть.
– Да чего ты?.. – пробормотал Губин, зачем-то озираясь. – Ты чего?..
Угрюмый гость молчал.
– Ты с какой квартиры? – Голос Василия прозвучал тихо и робко, а нутро его, пересохшее нутро его опять тоскливо съежилось.
Гость и на сей раз ничего не ответил. Серый балахон маячил перед сантехником, словно наброшенный на каменное изваяние. И несло от грубых складок чем-то приторно сладким.
Паршиво всё это было. Ох, паршиво.
Истомленный губинский мозг напрягся, пытаясь осмыслить происходящее. И,
Вспомнил Василий, что дня два назад, сидя во дворе на скамейке, слышал он краем уха разговор. Вели тот разговор две бабки из пятого подъезда. Одна – толстая, скандальная (шестой этаж, унитаз с косым выпуском, манжета дохлая), а вторая – сухонькая тихоня (прокладка в смесителе).
И вспомнился из того разговора кусок, где речь шла о каком-то их соседе и о его приятеле. А может, о родственнике. Тот вроде бы приехал к соседу в гости и оказался вроде бы полным психом.
Говорили бабки, что псих этот вечно шумит, буянит и покоя старухам не дает.
«Он это. Он!» – подсказал Василию его проснувшийся мозг.
И хотя мысль эта и показалась ему здравой, но что-то в глубине души не позволяло принять эту здравую мысль.
Не походил гость на психа. Чем-то не походил.
Между тем изваяние в робе зашевелилось, сделало шаг и вплотную приблизилось к сидевшему на стуле сантехнику.
Василий поджал ноги, а хлипкий стул под ним издал жалобный скрип.
– Покайтесь!.. Покайтесь, грешные!.. Близок день! – прозвучало над головой и отскочило эхом от желтых полинялых обоев.
Захотел было Губин встать со стула, но не смог. Тогда сомкнул он дрожавшие коленки и с великим трудом выдавил из себя:
– Ну, слышь, кончай!.. Кончай, а!.. Ну чо те надо? Зачем пришел?
«Если псих – вмажет!» – промелькнуло в мозгу. И даже захотелось Василию чтобы бородатый вмазал ему. То есть не то чтобы вмазал, а чтобы замахнулся или как-то иначе выказал свое намерение. Тогда бы всё сразу стало на место. Тогда бы собрал Василий остатки сил, грохнулся бы со стула на пол, а там – в ванную. А в ванной – разводной ключ. На худой конец – кусок трубы в четверть дюйма… Поговорили бы!
Но гость не вмазал. И даже намерения такого не выказал.
Из складок робы показалась гладкая белая рука, поднялась вверх, и потолок над головой сантехника посветлел. Будто зажглась там висевшая на шнуре лампочка. Но не зажигалась она. Нет! Точно видел Губин, что не зажигалась.
Рука незнакомца описала полукруг, и ладонь его зависла над бедной Васиной головой.
– Говори, – пробасил человек в робе.
– Мя… тя… ля… – выдал Губин всё, на что был способен.
– Говори, – повторил гость.
И сантехник заговорил…
Он сидел на шатком стуле, голова его почти касалась простертой над ней ладони, а с неподвижных губ (неподвижных, чтоб он сдох, неподвижных!) каким-то чудом слетали слова.
Понимал он собственную речь с трудом.
– Простите за бестактный вопрос, – как бы произнес как бы Василий. – Но ваше появление здесь выглядит довольно экстравагантно. Ни потрудились бы вы объяснить: что, собственно, привело вас в мою квартиру и каким образом вы здесь оказались?
Василий на мгновение замолк, потом продолжил. То есть продолжил не он, а одни лишь сомкнутые губы его, непонятно каким образом исторгавшие фразу за фразой.