Гай Мэннеринг (ил. Б.Пашкова)

Скотт Вальтер

— И напугал же тебя, видно, дьявол, что ты такую тарабарщину понес! От нее ведь собака, и та сдохнет! Слушай, пустомеля ты этакий, что я тебе говорю, а не то до самой могилы жалеть будешь! Так вот, иди и скажи полковнику Мэннерингу: она, мол, знает, что он ее ищет. И он знает, и я знаю, что кровь кровью смоется и потерянное найдется,

И право Бертрамово верх возьмет На хребтах Элленгауэнских высот.

На, вот ему письмо; я хотела ему через другого послать, сама я писать не умею, но у меня есть кому и писать, и читать, и ехать, и скакать за меня. Скажи ему, что час пробил, судьба свершилась и колесо повернулось. Пусть он теперь на звезды глянет, как в

былое время глядел. Запомнишь?

— Говорю тебе, что знать ничего не знаю, — сказал Домини. — Слова твои приводят душу мою в смущение, а тело в трепет.

— Никакого они тебе зла не сделают, а польза от них, может, большая будет.

— Отыди! Не хочу я никакой пользы, которая нечистым путем приходит.

— Дурак ты, вот ты кто! — сказала Мег в негодовании; она нахмурила брови, и глаза ее засверкали, как горящие уголья. — Дурак! Неужели ты думаешь, что, если бы я тебе зла хотела, я не могла бы тебя с этого утеса вниз спихнуть? И о твоей смерти не больше бы узнали, чем о смерти Фрэнка Кеннеди. Понял ты это, пугало огородное?

— Ради всего святого, — сказал Домини, отступая назад и наставляя на колдунью свою трость с оловянным набалдашником, как будто это было копье, ради всего святого, убери руки! Не придется тебе, негодяйка этакая, меня схватить, убирайся отсюда, если тебе жизнь дорога! Уходи, говорю, у меня хватит сил за себя постоять. — Но на этом слове речь его оборвалась. Мег, обладавшая поистине необыкновенной силой (как потом уверял Домини), отвела удар трости и втащила его в помещение так же легко, «как я бы унес атлас Китчена» [305] .

305

Китчен Томас (1718 — 1784) — составитель ряда атласов, в том числе общего атласа, опубликованного им в 1773 г. и неоднократно переиздававшегося после смерти автора.

— Садись вот тут, — сказала она, крепко встряхнув нашего еле живого проповедника и водворив его на сломанную табуретку, — садись и отдышись теперь да с мыслями соберись, церковная галка. У тебя что, сегодня постный или скоромный день?

— Постный, да только все одно грешный, — ответил Домини, к которому вернулся дар речи. Заметив, что его заклинания только разозлили несговорчивую колдунью, он решил, что лучше будет притвориться ласковым и послушным, а заклинания твердить про себя; вслух он теперь их больше не осмеливался произносить.

Но, так как наш добрый Домини никак не мог уследить за двойным ходом своих мыслей, отдельные слова его внутреннего монолога невольно произносились вслух, вклиниваясь неожиданным образом в его разговор со старухой, и каждый раз пугали Домини; бедняга боялся, чтобы, услыхав какое-нибудь нечаянно вырвавшееся слово, колдунья не рассвирепела еще больше.

Меж тем Мег подошла к стоявшему на огне большому чугунному котлу, открыла крышку, и по всему помещению распространился удивительно вкусный запах. Он сулил нечто более соблазнительное, чем то варево, которое, как утверждают повара, обычно кипит в котле ведьм. Это был запах тушившихся зайцев, куропаток, тетерок и прочей дичи, смешанной с картофелем и щедро приправленной луком и пореем. Судя по размерам котла, все это готовилось не меньше чем человек на шесть.

— Так, значит, ты ничего сегодня не ел? — спросила Мег. Она положила порядочную порцию этого диковинного рагу в глиняную плошку, посолила его и поперчила.

— Ничего, — ответил Домини, — scelestissima [306] , то есть хозяюшка.

— На вот, ешь, — сказала она, пододвигая ему плошку, — согрейся.

— Да я не голоден, malefica [307] , я хотел сказать — миссис Меррилиз! — На самом деле он говорил про себя:

«Пахнет действительно вкусно, но ведь варила-то это месиво Канидия [308] или Эриктоя» [309] .

306

Преступнейшая (лат.).

307

Злодейка (лат.).

308

Канидия —

вольноотпущенница, возлюбленная Горация, сделавшаяся впоследствии предметом насмешек поэта, который несколько раз называет ее отравительницей.

309

Эриктоя — имя колдуньи у римских поэтов Овидия (43 до н.э. — 13 н.э.) и Лукана (39 — 65 н.э.).

— Если ты сейчас же не станешь есть, чтобы сил набраться, я тебе все вот этой корявой ложкой прямо в глотку запихаю; все равно, хочешь не хочешь, открывай рот, грешная твоя душа, и глотай!

Сэмсон, боясь, что его накормят глазами ящерицы, лягушачьими лапками, внутренностями тигра и тому подобными яствами, сначала решил не притрагиваться к угощению, но от запаха тушеного мяса у него потекли слюнки, и упорство его поколебалось. Угрозы старой ведьмы окончательно сломили его сопротивление, и он взялся за еду. Голод и страх — самые убедительные проповедники.

«И Саул ведь пировал с Эндорской волшебницей» [310] , — подсказывал ему Голод. «Солью посыпано, значит это не колдовская еда: колдуньи — те никогда ничего солить не станут», — добавил Страх. «Да к тому же, — сказал Голод, отведав первую ложку, — это вкусное и сытное блюдо».

— Ну как, нравится мясо? — спросила хозяйка.

— Да, нравится, — отвечал Домини, — спасибо тебе большое, sceleratissima! [311] Я хотел сказать — миссис Маргарет.

310

Царь Саул, по библейскому преданию, приходил ночью к волшебнице, жившей в городе Эндоре, и просил ее вызвать тень пророка Самуила, некогда возведшего его на царство.

311

Окаяннейшая! (лат.).

— Ладно, ешь на здоровье; кабы ты знал, как это все достается, у тебя, может, к еде бы всякая охота пропала.

При этих словах Сэмсон выронил ложку, которую подносил ко рту.

— Да, пришлось не одну ночку не поспать, чтобы все это добыть. Те, кому я обед сготовила, не очень-то о ваших охотничьих законах беспокоились.

«Только и всего? — подумал Сэмсон. — Ну, из-за этого я есть не перестану».

— А теперь ты, может, выпьешь?

— Да, выпью, — изрек Сэмсон. — Conjnro te [312] , то есть спасибо тебе от всего сердца.

312

Заклинаю тебя (лат.).

А про себя он думал: Сказал «а», так говори и «б». И он преспокойно выпил за здоровье старой ведьмы целую чарку водки. Завершив таким образом свою трапезу, он почувствовал, как сам потом рассказывал, «необыкновенную бодрость» и «всякий страх потерял».

— Ну, а теперь ты запомнишь мое поручение? — спросила Мег Меррилиз. — Я по твоим глазам вижу, что, пока ты здесь со мной посидел, ты уж другим человеком стал.

— Исполню, миссис Маргарет, — храбро отвечал Сэмсон. — Я вручу полковнику запечатанное письмо и на словах передам все, что вашей душе угодно.