Гайдар
Шрифт:
Он сказал, что идет с ними, тепло простился с Коршенко (тот направлялся к линии фронта), но по дороге он узнал, что в лесу возле Семеновки много окруженцев. Руководит ими полковник. И люди готовятся к серьезным делам.
Представил, какая это грозная сила: воинская часть под руководством боевого командира (при неограниченном запасе оружия!) в глубоком вражеском тылу. Первая же удачная операция привлечет много новых бойцов.
И он с немалым риском и нешуточными приключениями проник в Семеновский лес, потому что немцы, видимо, тоже кое-что прослышав, лес уже оценили.
Пробираясь сюда, рассчитывал увидеть обстановку боевого лагеря,
Спасительный лес, куда все ринулись, оказался ловушкой. О боях и дерзких операциях никто не говорил - только бы вырваться.
Очутившись тут, он неприкаянно ходил, набросив на плечи шинель, от одной группы к другой и просто обомлел, когда к нему приблизился с винтовкой наготове боец и строго спросил: «Что за товарищ? Почему такой вид?», а сзади, отрезая пути, подошло еще несколько человек. И с ними сапер-лейтенант. Лица у всех были суровые. Видимо, они его в чем-то заподозрили.
И тогда он… радостно улыбнулся, поправил шинель и предложил:
«Давайте знакомиться: Аркадий Петрович Гайдар, корреспондент «Комсомольской правды».
Бойцы и лейтенант смутились: «Гайдар… «Школа»… «Тимур и его команда». Но ему хотелось поддержать ту уставную строгость, которую они проявили. И он сказал, все так же улыбаясь: «Не верьте мне на слово» - и вынул маленькую сафьяновую книжечку. Все по очереди книжечку эту подержали и бережно вернули.
Лейтенант Сергей Абрамов и его красноармейцы были из одного понтонного батальона. От них узнал, что по одному - по двое уйти из лесу можно, а большими группами - нет. (Им на рассвете сегодня как раз не повезло.) А положение в лесу такое: народу масса. Продовольствие кончилось, второй день питаются кониной. Навести какой-то порядок пытается один человек, полковник, летчик, фамилия Орлов, но помогают ему неохотно, а в одиночку здесь много не сделаешь.
Он знал в Киеве полковника Орлова, начальника штаба 36-й авиационной истребительной дивизии. Казалось невероятным, что Александр Дмитриевич Орлов мог сидеть теперь в Семеновском лесу и заниматься сугубо земными проблемами.
Лейтенант Абрамов проводил его в землянку полковника.
– Аркадий Петрович, - изумился Орлов, - как вы здесь очутились?
Абрамов не ошибся: полковнику было трудно. И он стал деятельным его помощником: уходил в дозоры, охотился за переодетыми автоматчиками, следил, чтобы костры разводили только днем, собрал два пулемета, нашел несколько ящиков с патронами, набил пулеметные ленты, притащил к штабной землянке миномет и несколько комплектов мин. Отпрашивался в разведку, то есть каждый раз выходил из леса, а потом возвращался, доставляя сведения, которые мало что могли изменить.
Узнав, что в Семеновке немецкий штаб, с отчаяния предложил Орлову - он взорвет штаб гранатами. «А когда начнется переполох, вы тем временем вырветесь из леса». Орлов не позволил. И вскоре нашли иное решение.
…Он сидел и писал. Он мало спал теперь. И хотя добровольно взятых обязанностей хватало, два-три незаполненных часа в сутки еще оставалось. Он занимался поделками: мастерил остроносые лодочки из коры, маленькие пропеллеры для вертушки, а как-то на дощечке от бутылки с зажигательной смесью вырезал тем же ножом: «28.9.41. В лесу
А затем принялся за главную работу.
Он уже давно не открывал свои тетради. Событий накопилось много. И надо было хотя бы коротко их записать.
Рядом спорили несколько человек. А поодаль, на плащ-палатке, метался раненый пехотный капитан. У капитана была перевязана правая рука и правый же, кровью запекшийся бок.
Дома, когда о н садился за работу, все должно было замереть. Здесь же он писал, машинально прислушиваясь к спору, отдаленным автоматным очередям и стонам капитана. (Даже во сне теперь не выключался из обстановки. А если выключался, то совсем ненадолго.) И, продолжая делать заметки, краем уха ловил реплики спора, который был не нов: хотя лес оцеплен, немцы бьют по нему из минометов и лязгают для страху гусеницами танков, трудность заключается не в том, чтобы отсюда вырваться (многим это удавалось), а в том, чтобы уйти от преследования.
Бывали случаи, когда немалых размеров группы, потеряв до половины состава, прорывались, а потом с горя возвращались обратно: в этой проклятой степи негде переждать день, чтобы двинуться ночью…
На своей плащ-палатке забеспокоился раненый и почти внятно во сне произнес: «Чепуха, я знаю выход…»
На него не обратили внимания: за полчаса до этого капитан кричал: «Куда вы гоните технику? Тут же болото?! Я это знаю, я охотник!»
И вдруг капитан настойчиво и ясно повторил:
– Чепуха. Вы слышите? Чепуха. Я только немного окрепну и выведу…
Спорщики снова не обратили никакого внимания. А он спрятал в сумку тетрадь, легко поднялся и пошел к землянке полковника, во-первых, доложить о раненом, который, возможно, в самом деле знает выход, а во-вторых, найти врача, чтобы спросить: в какой мере на раненого можно положиться?
За врачом послали, а сам он с полковником и еще двумя командирами вернулся к капитану.
– Товарищ капитан, вы знаете выход… из этого леса?
– спросил он.
– Знаю, - с трудом, но внятно ответил раненый.
– А вы, товарищ Гайдар, разве меня не узнаете?… Я Рябо-конь, из понтонного. Я вам еще катер давал. А вы с ребятами у лесной школы беседу проводили…
Ему стоило усилий сдержаться: невозможно было в этом окровавленном, изорванном и ссохшемся человеке признать того молодцеватого капитана-богатыря, который с таким радушием встречал его всякий раз в своем батальоне.
Он кивнул Рябоконю: «Конечно, помню… Вы… давно ранены?…» И полковнику тихо: «Я его знаю».
– Откуда вам известны эти места?
– спросил Орлов.
– Я охотник, товарищ полковник, - ответил Рябо-конь, пытаясь подняться.
– И потом я тут неподалеку… работал, - Рябоконь задыхался.
– Что значит неподалеку?
– нетерпеливо спросил полковник.
– Совхоз… «15 лет Октября»… Директором…
– Где этот совхоз?
– ' Дайте карту, покажу…
Все притихли: карты не было. И полковник сказал:
– Карты нет.
– Извиняйте… Отдохну… немного… - попросил Рябоконь и закрыл глаза. Стало страшно, что он сейчас умрет.
– Где Канев, товарищ полковник, знаете?
– спросил, открывая глаза, капитан.
– На другом берегу Днепра есть села Прохоровка, Калиберда, Леплява… Неподалеку от Леплявы… мой совхоз. Если б не рука, я бы начертил.