Гайджин
Шрифт:
Раймонд Маноа находился в самом расцвете сил, ему было немного за сорок, он отличался плотным телосложением, был круглолиц и темнокож, на его голове курчавились темные с легкой сединой волосы, а на губах играла приятная улыбка. За более чем двадцать лет беспорочной службы он получал в среднем по шесть благодарностей в год. За это время в него трижды стреляли и дважды ранили ножом. Маноа гордился своими шрамами и демонстрировал их, словно украшения. Его участком был аэропорт Гонолулу, где он работал вместе с сотрудниками таможни, местными подразделениями, которые занимались дезинфекцией прибывающих и отлетающих самолетов.
Маноа был непростым человеком. С одной стороны, он умел разговаривать с людьми вежливо и тактично, и в его речи можно было уловить
Его предки считались «кахунас» — жрецы и советники Камехамеха I, величайшего из гавайских королей, которые когда-либо управляли этой страной. Даже Маноа признавал, что завоевание им ряда островных государств и приведение собственно к образованию гавайского королевства сопровождалось безграничной жестокостью и кровопролитием. При его правлении племенные войны и щедрые жертвоприношения Богам унесли половину населения страны. Но зато именно Камехамеха создал сильное независимое государство. Белые называли его государство варварским, но так считали белые, а не Маноа. Его совершенно не интересовало, что они думают. Главное заключалось в том, что королевство Камехамеха принадлежало «детям земли» — местным уроженцам, а не белокожим бизнесменам или японским дельцам.
Мана всегда говорил Маноа, что делать и как поступить, и вот сейчас он поведал ему, что для гавайцев настала пора вернуть назад свою землю. Только «дети земли» знали и понимали, кто такой мана — некая великая сила, которой были наделены люди или вещи. Мана был частью древней религии полинезийцев, культового ритуала и священных старых обычаев. Чтобы обладать этой силой, как учили кахунас, человек должен убить своего врага и съесть его сердце, так как именно здесь сконцентрированы энергия и мужество человека. Маноа едва исполнилось восемнадцать, когда он убил одного хаоле, который укокошил его отца, и съел его сердце. С тех пор мана перешел к детективу. С этого дня в нем поселились сила и могущество, позволявшие ему поступать в соответствии с собственными желаниями.
Маноа внимательно прислушивался к тому, что говорил мана. В последнее время мана рассказывал ему о чудовище с многими головами — туристах и постоянных жителях-иноземцах, наводнивших Гавайские острова. Кто только сюда не понаехал — сотни тысяч белых, корейцев, китайцев, таиландцев и вьетнамцев, не говоря уже о японцах. В их руках ныне сосредоточилась вся политическая власть на Гавайях, но всех их следовало рассматривать как предвестников несчастья и поступать с ними соответственно.
Но что мог сделать со всем этим Маноа? Два месяца назад он ездил в Японию по приглашению гайджина и там, в тиши дома в Йокогаме, принадлежавшего главарю якудзы, детектив получил ответ на свой вопрос. Гай-джин посоветовал Маноа баллотироваться на следующий год на выборах в сенат штата Гавайи. Что за брехня — подумал тогда Маноа, но ничем не выдал своего крайнего изумления и продолжал слушать. Гайджин не любил, когда его перебивали. Тем не менее, упоминание хозяина дома о выборах оказалось для Маноа полной неожиданностью, и, хотя он полагал, что идея выборов — чистое сумасшествие, он ловил каждое слово гайджина.
Да, японо-американцы
Белые, говорил он, скоро будут составлять большинство населения островов, и Маноа с этим согласился. Но им потребуются годы, прежде чем удастся подтвердить этот факт на выборах. При этом следует учитывать, что коренное население не любит белых за жестокость и жадность. По мнению гайджина, японцам также суждено понести потери в борьбе за власть на островах, поскольку белые наверняка развяжут кампанию, пусть и скрытую, против людей восточного происхождения. Таким образом, для такого чистокровного гавайца, как Маноа, наступает пора действовать. Он должен выступить на политической сцене и заявить о правах местного населения. Вслушиваясь все больше и больше в слова гайджина, Маноа почувствовал, как в его сердце заговорил мана. «Да, — сказал его голос, — это твоя судьба, детектив. Будь истинным „сыном земли“. Возьми то, что принадлежит тебе по праву».
Маноа — продолжал развивать свою мысль гайджин — имеет преимущества перед другими возможными кандидатами. Он — местный и происходит из семьи, хотя и обедневшей, но насчитывающей среди своих предков людей, близких к королю Камехамеха. Он прошел путь от рабочего на ананасовых плантациях, от рубщика сахарного тростника и докера до героического офицера полиции, представителя закона, равно популярного как среди широких слоев населения, так и прессы. Он, Маноа, против всяких там нежностей по отношению к преступникам, к какой бы расе и партии они ни относились. Кроме того, он почитает родную землю. Естественно, что гавайское население с восторгом встретит его кандидатуру, как, впрочем, и те, кто борется за улучшение экологической среды, а это могут быть люди с самым разным цветом кожи.
Все, что нужно Маноа — это солидная финансовая поддержка и хорошо организованная рекламная кампания. Вот тогда он станет наиболее приемлемым кандидатом для очень и очень многих. Гайджин выразил уверенность, что лейтенант-детектив Маноа придется по сердцу большинству гавайских избирателей, и так обеспокоенных тем, что на островах высокие посты занимают преимущественно японцы и белые.
Помимо всего прочего, у Маноа будет еще кое-что, кроме денег гайджина и преимуществ, связанных с его происхождением. «Многие известные гавайцы в долгу перед тобой как офицером полиции. Ведь ты сделал им много добра, — сказал англичанин. — В следующем году во время выборов в Сенат настанет и твой час взимать долги».
Маноа кивнул. Он знал одного такого должника, вернее, это была она. Семнадцатилетняя белая девушка, которая подверглась групповому насилию со стороны четырех чистокровных гавайцев. Тогда Маноа ворвался в группу насильников и принялся наносить удары направо и налево. Ему удалось также запомнить их имена. В результате двое из бандитов попали в госпиталь. Отец жертвы оказался крупной шишкой среди газетных тузов и божился, что в жизни не забудет того, что сделал детектив для его дочери. Кроме девушки также существовал банкир, чей сын-педераст позировал для порножурнала. Некий художник по интерьеру, занимавшийся внутренним убранством дома сына, случайно наткнулся на фотографии, а после предпринял попытку шантажировать отца юноши. Маноа навестил декоратора на дому и вышел от него, имея при себе фотографии; негативы и взяв с него слово, что никогда в жизни незадачливый шантажист не станет больше заниматься подобными глупостями.