Газета День Литературы # 114 (2006 2)
Шрифт:
Но!
О, Отец Небесный мой!
Меня так тянет уйти в последний Костёр Звёзд! И так горят глаза орлов-могильников и грифов-бородачей... И так они алчут плоти моей, и так хочется мне усладить, умиротворить их, как я кормил перелётных птиц в Назарете моём...
Но кто-то молит, глядит на меня из-за скалы, и глаза Ея горят более, чем Два донебесных Зороастра Костра...
Это моя безмолвная Матерь Мария, и Она неотступно, покорно, тайно бредёт за мной по всем тропам и градам... я знаю, знаю, знаю...
И что же я отдам птицам и Костру моё тело, которое Она родила и лелеяла?
И что же Она одна вернётся вспять в пустой наш назаретский дом?
Где зачахли на землистой крыше иерихонская роза и отцовский сладкий утешитель, собеседник — мак-текун-сон-смерть-рай?
— Иму, Матерь моя, Ты спасла меня от Костра, да не убережёшь от Креста...
И вот караван наш ушёл от Костра Зороастра и пришёл в Индию, к Священному Древу Бодхи.
И там, во блаженной дрёме, в ещё земной, но уже небесной нирване, восседал Шакья-Муни, Блаженный Будда.
И Он шептал с закрытыми очами:
— Иисус! Младший брат мой!
Я не хочу глядеть на земной мир — больно очам моим и душе моей...
Я слеп для этой жизни...
Но Творец сказал мне, чтобы я вышел из нирваны, и вернулся, пришёл к Тебе, в Колесо Сансары.
Я одинок блаженно, как белый носорог, как белый слон.
И Ты одинок, как белый носорог, как белый слон...
Но Ты ещё отрок, и не знаешь, что одинок, как белый носорог.
А Ты не устал от кровавых, многострастных библейских Пророков и огненных воюющих народов?
А от многих страстей приходят многие несчастья... Творец дал Тебе мудрость уже в молодости Твоей, и зачем входить в Костёр Страстей, когда можно миновать его...
И Ты уже избранный Белый Носорог, а не стайный пахучий волк.
Твой народ гневен, твой народ хмельной от страстей человеческих. И великие муки тела и души предстоят Тебе...
Они распнут Тебя и не дадут поколебать, как ветру, сонное Древо Древнего Завета, которое кормит их и чад их.
Погляди на своё тело — оно свежо, целомудренно, как альпийский снег нетронутых гор.
И зачем отдавать
Разве блаженное тиховеющее Древо Бодхи, Древо блаженства и нирваны, не лучше Креста Кровавого?
Разве на Древе Бодхи распинали живых, кротких человеков?
Иисус, Ты же сын плотника, Ты знаешь запахи деревьев, разве запах вечного Дерева Бодхи не слаще запаха кипариса, кедра и сосны-певг, из которых составят Крест Твой?
Все человеки предадут Тебя, и даже деревья предадут, и только глиняные воробьи не предадут Тебя...
Брат мой Иисус, разве нельзя миновать Голгофу и придти ко Творцу неусечённым, непронзённым...
Разве гвозди сотворены для тела человека?
Иисус вздрогнул, когда Будда говорил о Кресте и о том, что Он сын плотника.
Значит, Он видит прошлые дни и грядущие...
Тут Блаженный открыл один глаз, и сноп звёздных лучей едва не ослепил Иисуса... А что было бы, если бы Блаженный открыл оба глаза?
— Брат мой Иисус, одинокий белый носорог, оставайся со мной.
Всё равно мы встретимся Там, Там, Там, у подножья недвижного
Творца.
И кому Там нужны гвозди Твои и Голгофа Твоя?..
Иисус сказал:
— На миру и смерть красна,
А со Креста вся земля видна,
А со Креста ближе небеса...
Меня Отец Небесный Мой на Крест ради человеков позвал, послал...
И боле ничего не сказал.
Но тут ниспала на землю, пришла такая густая ночь, нощь, что стало казаться, что нет на земле ни Блаженного Будды, ни Блаженного Дерева Бодхи. Они растворились, стали ночью, ночью...
Ночь, нощь загустела, и стало казаться, что это ночь, нощь нашептала Блаженные Слова.
А Блаженный Будда не сходил на землю, а оставался в вечных небесах, а только Древо Бодхи шелестело...
А это ночь, нощь нирвана блаженная, вселенская, на землю сошла, сошла, сошла... аааааа...
Окутал а, опутала все камни, тропы, горы, дерева и души человеков, и тела... ааааа...
И только в кромешной, очарованной, блаженной ночи шелестели древние ветви Дерева Бодхи... Ууууууу...