Газета День Литературы # 131 (2007 7)
Шрифт:
Шурандин пошёл в ночной клуб, всю ночь плясал на танцполе с девчонкой из Перми. На рассвете он сел с девчонкой за столик на зябком воздухе у клуба, и, пьяно шепелявя, она спросила, чем он занимается. Пишет он…
– Так есть же премия! – неожиданно шумно обрадовалась она. – По ящику показывали. Отошли туда! Потом – с тебя французские духи.
Эта рассветная девочка так, хмельным мимоходом обмолвившись о какой-то премии, дала ему импульс.
Он отправил повесть в большом жёлтом конверте.
Через полгода премию ему вручали.
Ночь после премии Шурандин опять провёл в клубе. Кто бы мог подумать – он её встретил снова, пермскую девочку! Она увивалась вокруг крупного, агрессивного бугая. Иван начал приближаться, танцуя, но эта девушка в скользящих оранжевых и розовых бликах, словно осыпаемая икринками, сделала страшные глаза: я не знаю тебя, не лезь, а ну пляши в тот край! Он чувствовал похоть и одиночество, и не желал подтанцовывать ни к кому больше. Музыка ритмично трахала мозг. Блики скользили, тьма колебалась, невидимые рыбы метали электрическую икру…
Наутро, обвязав лоб мокрым полотенцем, он сел за роман. Про то, как погибнет в войне с миллиардным Китаем. И сделал за месяц.
Стали выходить книги. Он стал писать с оглядкой, вдумчиво, заранее просчитывая мнение критики. И поймал себя на том, что наблюдательно, со стариковской бдительностью озирается, карауля образы. Он усаживался за текст, но, совершив легкую пробежку по клавиатуре, возвращался к началу – перечитывал первое слово, менял на синоним, подбирал иной вариант, пока не выдыхался…
Вот оно, бесплодие!
И тогда он решил стать политиком.
Шурандин придумал собрать на литературный вечер друзей-писателей, чтобы те почитали прозу и стихи. И позвал на этот вечер важного думца, у которого просил оплатить фуршет – водку, сок и сэндвичи. Друзей-писателей Шурандин бодрил, превращал, оторванных и нелюдимых, в компанию, вместе они пили, болтали, болтались по Москве… Какими они были? Некая застенчиво-резкая девица, автор скандальных новелл, румяная, красноволосая, дородная, похожая на красный фонарь. Совсем другая – хрупкая блёклая девчушка-стихотворица, похожая на былинку. Коренастый замкнутый паренек с Урала, прозаик, похожий на запылённый валик советского дивана. Нервно-улыбчивый, похожий на зубочистку, москвич, бросивший всё и уехавший лесничим на Алтай, откуда он вернулся с покладистой раскосой женой.
Думец был вальяжный, сам себя он называл "империалистом". Ему предсказывали быть президентом. Шурандин узнал его мобильный. За завтраком, копаясь вилкой в омлете, набрал.
Думец ответил на незнакомый вызов.
– Да-а? Очень интересно, – сказал он бархатно. – Иван? Давайте мы поступим так…
Через сутки у Шурандина оказались деньги на фуршет.
Небольшой зал старинного особняка с сероватыми подгнившими колоннами. Вечер начался, а политик опаздывал. Зал наполнили старики и студенты. Не успела стихотворица-былинка прочесть первое стихотворение о далекой деревне, где сеет грибной дождик, – за окном хищно заулюлюкала мигалка. Минуту спустя в зал под охраной неторопливо вошёл с добродушной полуулыбкой будущий президент.
Его опытные глаза столкнулись с пронзительными шурандинскими и мягко сощурились.
Иван понял: будем дружить.
Политик сидел
Весь вечер Иван сгорал со стыда, точно впервые услышал своих друзей! Их тексты были похожи на жалобы. Это были парни с руками и ногами, девицы в соку, и тем постыднее звучали слова, зачитываемые с листков. Чудовищная гниль душевной нищеты! Стихи про пальто без рукава и обрывок сырой газеты, "набитый ржавью табака", проза про дешёвые макароны и миому матки у двоюродной тёти. Зачитывая эти унылые гадости, молодые, цветущие, неопрятно одетые писатели признавались: мы конченые чмошники, и жизнь наша не жизнь – дрянная житуха. Дай нам денег, дядюшка политик, мы хотим в твой мир. Мы завидуем твоей мощной, летящей поверх пробок машине, нарядному залу думских заседаний, прохладному кабинету с ярким привидением аквариума, твоей славе – миллионы сердец трепещут, когда на экране ты схлестываешься с господином Ж…
А мы сегодня выпьем, сколько дадут, и поплетёмся в темноте к метро, и разъедемся кто-куда – кропать и вымучивать сволочные строчки...
Через неделю политик позвонил и пригласил Шурандина на ужин.
Забавы ради?
В субботний вечер встретились на Ленинском проспекте у магазина "Кот и пес" (Иван жил в доме над магазином). Чёрный бумер он заметил сразу, вокруг машины застыли охранники, напряжённо высматривая киллеров. Шурандин приблизился, и из раскрытой дверцы ему навстречу потянулись улыбка и нос…
Они поехали за город, в особняк. Думец был находчивым и искромётным. Он напоминал итальянского актёра. "Какой контраст с литераторами, нудными мудилами, которыми я по недоразумению окружён!" – думал Иван, глотая вино. Позднее подъехала жена политика с вишневыми губами, в обтягивающем шоколадном платье. Когда-то она училась в Инязе, на том же отделении, что Ваня. Он рассказал ей про нынешний день профессоров-старожилов, пытавших ещё и её… Было весело, смешно, сладко, и на минуту Шурандин даже забыл, кто принимает его в гостях, просто симпатичный мужик и симпатичная женщина, они ярко переглядывались, расспрашивали его, как мальчика с улицы, который попал к ним на ужин, а после ужина навсегда растает… Ведь своих детей у них не было!
И вдруг он пресёкся, глянул на слушателей, как бы что-то вспоминая.
Резко включил орлиный взор. Нахмурил брови. Натянул кожу носа.
– Я решил заняться политикой.
Зачем он это сказал?
Мигом политик померк и недовольно отставил бокал, поднесённый ко рту. Мигом его жена выразительно зевнула – приглашая кого-то ко сну, а кого-то и вон…
Но Шурандин уже не выключал орлиного взора.
– Какой еще политикой? – устало спросил хозяин.
– Я создаю молодежную организацию, – ответил Иван, не моргая. – Вы мне поможете?
Он поднял бокал.
Политик помедлил, рассмеялся, и тоже поднял бокал. Легкий звон… Хозяйка поспешно схватила вино, и округлив глаза: "Мальчики, а про меня забы-ыли?" – присовокупила свой звон к их звону.
"А, ерунда! Чего-нибудь ему подкину", – очевидно, сообразил политик.