Газета День Литературы # 151 (2009 3)
Шрифт:
Он же, как Тарас Бульба, уже усевшийся на коня, слушал её и не слышал.
Однажды пришёл домой, как всегда, поздно, весь выпитый. Ужинал, ни слова не промолвив. А она жалостливо говорила и говорила ему всё то своё, что за день успело прийти ей на ум. А потом вдруг сама потухла, умолкла. И он виновато сказал:
– Извини, я сегодня сначала полдня пытался понять, почему Санкина не устраивает сценарий этого дурацкого фильма, а потом мне же пришлось этот сценарий не менее по-дурацки переписы- вать… В
Она скорбно отвернулась.
Он вздохнул, нахмурился. Потом вдруг сознался:
– В общем, такая теперь жизнь, что выбирать не приходится… Надо только пахать и пахать…
Скорбь её сменилась на очень уж рассеянную задумчивость.
Он встревоженно умолк.
А она вдруг улыбнулась так, как до сих пор улыбалась лишь сыновьям, когда догадывалась, что в дневники их лучше не заглядывать, что иногда надо их пощадить…
– Ну, ты сама всё понимаешь… – заключил он.
– Да я-то понимаю…
– Вот и потерпим вместе, а там будь, что будет…
Но улыбка её в этот же миг куда-то улетучилась и Шевцов увидел, как вдруг обнажились на её лице каждый мускул, каждая задрожавшая жилочка.
Смутившись, он стал смотреть в тёмный квадрат окна, где застыли их призрачные, словно бы уже лишённые жизни отражения.
Но она даже пересела к окну, чтобы он видел не только её отражение, а и её саму, и, поймав его осторожный взгляд, вдруг спросила:
– А как же я, Славочка?
И затем повторила:
– Как же я?!
– Ну, это как на вокзале… Люди просто ждут того часа, с которого у них опять начнется какая-то настоящая жизнь… И, допустим, смотрят по сторонам… – рассудил он, стараясь всё-таки не видеть её некрасиво обнажившегося лица.
– Славочка, я же осталась одна на твоем вокзале! У меня же ничего своего нет! Ты своё всё бросил, а того не подумал, что всё твоё было моим! А чем теперь я буду жить? Ты подумал об этом?!
Он неуклюже отворачивался, а она, уже рыдая, твердила:
– Ты подумал, чем теперь я буду жить?! Да ты не только себя, ты и меня предал, Славочка!
– Вот если бы я, как другие, не мог своим детям купить ботинки, то тогда бы… – он не договорил, потому что, оказывается, оба сына глядели на них сквозь проём кухонной двери из глубины неосвещённого коридора.
– Быстро спать! – крикнул он почему-то так жалобно, что сыновья тут же исчезли.
Надежда Викторовна встала, закрыла кухонную дверь, вернулась уже обыкновенною, даже без слёз, и объявила:
– Я ходила в школу, меня после моего стажа в "Юном художнике" возьмут преподавать МФК!
– И мы будем жить, как Мальвина с Буратино…
–
– Ты хоть отдаёшь отчёт своим словам?! – взмолился он, а затем вдруг в отчаянье добавил: – Ты же их мать… Почему ты только о себе и обо мне, а не о них думаешь!
– А ты… ты…
Ей не хватило дыхания, прежде чем он понял, что она на самом деле ему хотела сказать. Вскочил, обнял её, стал целовать её опять помокревшие щеки. Но она, перетерпев суматошные его поцелуи, сказала вдруг абсолютно спокойно:
– Ладно, больше не буду тебя мучить… В конце-концов, я…
– Да и ты, и я… мы же понимаем, что не всегда бывает так, как нам хотелось бы…
Он усадил её, зажёг под чайником газ, поставил на стол чашки…
– Вот, даже чая с тобою не выпили…
– …в конце концов, кто я такая, чтобы тобою распоряжаться, – уже почти спокойно договорила она.
– Да не распоряжаешься ты мной… Мы чай будем пить?
– Я сама заварю...
А у Санкина дела пошли в гору. В расчёте на универсальность Шевцова подрядился он создавать телепередачу на канале, частоты для которого выкупила одна известная нефтяная компания. И бедный Шевцов уходил из дома в половине восьмого утра, а возвращался, в лучшем случае, к одиннадцати вечера, а чаще – за полночь, с чугунною головой.
При этом он понимал, что если его пока ещё не отодвинули в сторону более молодые да более ловкие умельцы, то лишь потому, что побаивались его личной дружбы с самим Санкиным, – а кому он будет нужен, если вдруг Санкин станет без него обходиться?
В одно из воскресений Надежда Викторовна сообщила, что заедет к ним Михаил Попов. Шевцов этой новости обрадовался. Никак не мог дождаться, пока Попов заявится. А потом, под водку, никак не мог он с Поповым наговориться досыта и о древнем Египте (кто ж знает, почему именно на этой теме они вдруг разгорячились), и о том, почему Доброскокин, даже уехав в свой родной Калач, рассказы не пишет, и даже о последних событиях в Чечне…
– Вот видишь, надо нам про людей не забывать, – удовлетворённо сказала Надежда Викторовна мужу, когда Попова проводили они до метро.
– Да, хорошо посидели…
– А в Союзе писателей, между прочим, скоро откроется выставка Васечкина. Так что сходим мы и туда.
На выставке Васечкина, когда-то появлявшегося со своими картинами и в Манеже, и на Кузнецком, а теперь экспозиции в узком коридоре Союза писателей России радующегося, Шевцов, пока супруга делилась с художником своими впечатлениями о его новых работах, не удержался и занырнул вместе с прозаиком Трапезниковым в кабинет к Юрию Лопусову. И просидел там, пока за разговорами не допиты были все лопусовские запасы.