Газета День Литературы # 172 (2010 12)

День Литературы Газета

Вот это есть та самая кошмарная гармония "вполне естественной" подлости и официальной порядочности. Это – именно то, что частенько характеризуют загадочным модным определением "система двойных стандартов". В ней-то и кроется пружина всего романа, раскручивающаяся с убийственной обречённостью.

Подробное, без эмоциональных всплесков, описание падения "дома Елтышевых", попавших в кошмарный кафкианский тупик, впечатлительный читатель вряд ли сможет преодолеть. Это не просто изображение катастрофы, а настоящий пир смерти. Причем Сенчин наблюдает за ним без пафосного обвинения или сострадания, а обыденно, как за чем-то абсолютно естественным. За что бы не брались герои романа отец-мать-сын, все заканчивается фиаско. При этом новые соседи-"друзья" тоже относятся к чужакам "по-человечески", внешне стараясь им помочь, но все благие намерения доброхотов приносят вред. Обитая в незнакомой, вымирающей деревне, Елтышевы

напоминают бродяг, оказавшихся в болоте, где каждое движение заставляет проваливаться всё глубже, глубже, глубже.

В какой-то момент даже начинаешь сострадать отцу, отчаянно пытающемуся выкарабкаться из ямы. Сначала его увольняют из милиции, потом выселяют из ведомственной квартиры; затем начинаются неприятности в деревне, где Елтышевым даёт кров их дальняя родственница-старушка. (За свою доброту она поплатится жизнью.) А дальше – больше: с каждой главой беды семьи становятся всё более и более чудовищными. При этом Николай Михайлович Елтышев не испытывает ни малейшего угрызения совести за свои прошлые подлости. Даже совершённое им убийство сына Елтышев, по-видимому, не ставит себе в вину: виноваты обстоятельства, злые люди, страна, время, но только не я, нормальный честный мужик с понятиями.

"Елтышевы" – это идеальный памятник русской ментальности нашей эпохи. Это – монумент нашей жуткой эры, давшей систему "двойных стандартов", делящей людей на "реальных пацанов" и "лохов". Николай Михайлович, нормальный русский, живущий "по понятиям" мужик, оказывается вышибленным из своей ниши и тут же становится растоптанной "лошарой", изгоем, белой вороной. Майор Евсюков – тоже "реальный пацан", живущий "по понятиям", из-за стечения обстоятельств оказывается в жерновах карательной мясорубки. Но и Елтышев, и его молодой прототип Евсюков воспринимают своё падение как несчастный случай. Они ведь всё делали правильно, а их мордой об асфальт! Вот, что, дескать, обидно!

В нашей жизни произошло какое-то явное смещение ценностей. Ведь когда речь идёт о солженицынском Иване Денисовиче, мы видим ползущего на брюхе забитого, но порядочного, цельного и крепкого человека. Когда же речь идёт о Елтышеве, мы видим такого же крепкого, сильного, цельного человека, попавшего в беду. Но при этом он – образцовая мразь. А быть мразью сегодня стало естественно. Вот, что страшно.

НАШИ КНИГИ

Крупин В.Н. Скоро утро, но ещё ночь. – 2009. 512 стр. с илл.

Владимир Крупин прочно связан своей судьбой с читателями московской земли. Много раз участвовал в творческих встречах писателей и тружеников Подмосковья. Его помнят ученые Зеленограда и Протвино, Черноголовки и Звёздного городка. Он автор литературных альманахов Коломны и Подольска, несколько лет был главным редактором журнала «Балашиха. Голоса сердец».

Во многих рассказах, повестях писателя проглядывает образ Московии. «Прощай, Россия, встретимся в раю» – это прямой адрес в село Никольское-Трубецкое, повесть, рассказы «Петушиная история», «Два Ивана», «Первая исповедь», «Прошли времена, остались сроки», «Марусины платки», «Алёшино место», другие – это всё узнаваемые места и люди центра России.

У Владимира Крупина много наград, но главные из них – это награды Русской Православной Церкви: орден Святого Благоверного Великого князя Даниила Московского и орден Преподобного Сергия Радонежского. Они получены из рук Святейшего Патриарха Всея Руси Алексия, который благословил издание нескольких книг писателя: «Право- славная азбука», «Школа святости» и «Русские святые». Перед вами новая книга писателя «Скоро утро, но ещё ночь».

В эгой книге Владимира Крупина собраны в основном произведения, ранее не выходившие. Острота сюжета и поднимаемых вопросов сочетается в них с художественным мастерством текста.

Олег ПАВЛОВ ЖИЗНЬ БЕЗ СМЕРТИ

Главную свою идею Толстой выразил предельно ясно: между человеком и Богом не должно быть посредников. Иначе говоря, подлинная вера – это только вера. Остальное – мистицизм, атрибутика, обряды, легенды. Купить свечку за копейку, поставить перед иконой, исповедовать священнику грехи, принять вино и хлеб под видом крови и плоти. И что же, это вся ваша вера? Вас обманывают, заставив когда-то силой и заставляя по сей день в это верить. Итак, Толстой не отрицал Христа – но отрицал церковь Христову. Не отрицал молитву, но отрицал иконы. Не отрицал учение – но отрицал учителей. Обман всё то, во что вас заставляют верить. Правда, истина – сама ваша вера. И тогда только вы осознаете, есть

ли она в вас, и ничто уже не спрячет от вашей совести главных вопросов, на которые отвечал и отвечает своей совестью человек перед Богом, то есть… перед самим собой. Это ему казалось, как и многим до него, возвращением к апостольскому времени, к самому Христу. Да, он верит. Да, он идёт по земле за этим человеком. Он – ученик Христа. Но идёт даже не за личностью – а за Учением. Отсюда такой интерес к Евангелию, этот огромный труд по составлению комментариев, сведению к одному тексту и прочее. Поэтому, в конце концов, он отказывается от веры в воскресение и в чудеса: это конец учения. Апостолы ведь не видели, как это было… И он не видел. Вера в это – начало великого обмана. Даже, быть может, поверив в это, они всех обманули, его ученики. Они, не предав Христа прямо, отреклись от него земного – и возлюбили кого-то там воскресшего на небесах… Потом придумали и остальное, искажая учение. Установили начальников по вере, даже там, на небесах, расставив всех по чинам. Утвердили символы этой своей веры, то есть сделали законом то, что придумали, объявив отступниками всех, кто откажется его принять, в общем-то, ещё даже и нерождённых. И закон этот утверждали не верой – а силой, кровью. Да, церковь построила своё здание на муках и крови, это ею замученные и казнённые. А молиться стали – как бы Личности, воздвигнув здесь, на земле, её мифический культ, молятся на идолов, подобно дикарям.

Вера есть следование откровению, Слову Божьему. Вот суть учения Толстого. Оно христианское, конечно, – но земное. Освобождает разум от страха, веру от обмана, но не признавая – или, правильно сказать, не понимая – что такое Святость и Таинство. Ему казалось, что он отрицает Церковь – но отрицал он всё-таки христианскую веру… Толстой не понимал, не признавал, что Святость и Таинство – это и есть истинный путь Церкви, путь её от земного к небесному… От твари к тому, кто тебя, эту тварь, создал. Ему непонятно и никогда не стало бы понятным – что святость христианскую обретают в отрицании своей свободы, своего, тогда уж, разума, спасаясь именно от его искушений. Непонятно, что Символ и Образ – нечто большее, чем то, чем кажутся в искусстве, хотя и в искусстве больше всего его раздражало это шекспировское таинство: когда предметам мира материального передаётся сущность тех явлений, с которыми они связываются духовно в потустороннем… Но это и есть Литургия: таинство связи двух миров, видимого и невидимого, живых и мёртвых… То есть – и это главное – Толстой не верил, что мир живых и мёртвых един, как верит самый последний грешник, если принимает Священные Дары… Очень даже допуская некое духовное всеобщее бытие после смерти, Толстой отрицает сам его источник – Воскресение Христово. Нет воскрешения из мёртвых… Нет ни связи, ни единства этих двух миров... Он готов принять Христа земного – и то, что его учение было наукой жизни. Такой была и вера Толстого – разумной, земной. Наукой для живых. По этой науке, подчиняясь её истинам, можно стать христианином, жить во Христе, но нельзя во Христе умереть…

Толстой согласен только жить по христианским заповедям – а в момент, когда приходит к осознанию "церковного обмана" – подчиняется суровым христианским аскезам. Отказывается от своего состояния. Отрицая себя как писателя – от земной славы. В общем, он ещё задолго до своего ухода из семьи – это ведь так понятно – уже не принадлежал в своём сознании ни обществу, ни семье… Но кому тогда? Только Богу… Это испытание себя, своей воли – и всё-таки какой-то эксперимент над собой. Потому что в это же время Толстой тщательно фиксирует все свои мысли, ощущения в своих дневниках… Предельно честный эксперимент. В ходе этого эксперимента он уподобляется Христу. То есть стремится к личной святости, как это и было сказано: "Будьте святы, потому что Я свят." И если жизнь Христа – это миф… то он, Толстой, живой и он перед всем миром… Вот его задание – и оно, по его замыслу, выполнимо. Он для этого рождён на земле. То есть ни в чём не уповая на Бога, он убеждён, что призван исполнить Его волю. Уход – последнее испытание.

Мысль об уходе – главная в его жизни. Она обретает именно религиозную форму в момент его настоящего духовного кризиса – когда Толстой чувствует в себе нарастающую неприязнь к жизни, желая себе смерти. Вроде бы это в чём-то естественно, ведь он уже уставший старик, в котором тоска по настоящей жизни сменяется тоской по "настоящей смерти". Но мысль о смерти всегда была для него мыслью о бессмысленности своего существования. Он приходит к ней, разочарованный барским бытом и лицемерием церковной веры – переживая ужас смерти как болезнь – но силой новой мысли и новой верой всё же связывает себя с жизнью… И всё повторяется. Только что он был духовно здоров – и вот навязчиво чувствует, что мёртв. Продолжается жизнь, но какая-то мёртвая. Всё мучительно. Эти мысли, о смерти, побеждают – пока не возникает в его сознании идея, что умереть он может и должен ещё при жизни… Он умрёт для всех – а всё для него. Уйдёт от старой жизни – и обретёт новую. Уход – это идея… Потом цель… Он очень долго формулирует для себя эту идею в дневниках, многое скрывая, ещё не решаясь сделать целью.