Газета День Литературы # 62 (2001 11)

День Литературы Газета

Особенно хороши упрёки в "неразъяснении мышления обществу". 20-летний оболтус орёт на старика-отца, почему тот не воспитал в нём уважения к родителям. Солженицын здесь некритически воспроизводит взвизги неуспешной полуазиатской интеллигенции начала прошлого века, бескультурье которой являлось не результатом «нерасторопности» государства, а следствием действительной отсталости основной массы населения.

Упрекая правительство в том, что оно не подсказало интеллигенции, что она должна быть интеллигенцией, то есть должна вместо подпиливания телеграфных столбов, например, учить в школах детей, Солженицын превращает многострадальную власть во всесильное божество, способное "творить миры". Увы, политика — искусство возможного.

Когда Солженицын пишет, что правительство не удосужилось "СОЗДАТЬ сильные, яркие и убедительные" печатные органы, чтобы "бороться за общественное мнение" (с. 432), то не замечает, что совершает логическую ошибку. Правительство, СОЗДАЮЩЕЕ прессу, перестаёт быть правительством и превращается в литераторов. Здесь логично пойти дальше и упрекнуть саму интеллигенцию в том, что она НЕ СОЗДАЛА правильного народа. Народ можно упрекнуть в том, что он НЕ СОЗДАЛ страну, в которой должен жить, и далее до бесконечности, вплоть до упрёка булыжнику в том, что он булыжник, а не Бог.

Богом, творящим материю, у Солженицына является несчастный Столыпин. Он так и пишет:

"Основная задача Столыпина была — крестьянская земельная реформа, создание крепкого крестьянского землевладения" (с. 435).

Не регуляция, не упорядочение, не расчистка пути, не обеспечение условий, а СОЗДАНИЕ. Но ведь не СОЗДАЛ Столыпин — этот (тут можно полностью согласиться с автором) умный, талантливый государственный деятель — нового русского крестьянина. И не потому, что убила его рука террориста, — КРАХ потерпела сама столыпинская реформа. Русский крестьянин оказался тем, кем он был — русским крестьянином, отставшим от западноевропейского крестьянина на 300–400 лет, и сказал своё могучее: "НЕ ХОЧУ! Не надо никаких реформ". Точно так же русское еврейство сказало: "НЕ ХОТИМ БЫТЬ ЕВРОПЕЙЦАМИ, хотим быть арабами-иудаистами, устраивать верблюжьи скачки и учить в медресе диамат. А на вашу европейскую культуру с её индивидуализмом и римским правом мы ПЛЮЁМ".

Это было сказано не раз и не два — это был столетний рёв людского моря, в котором беззвучно утонули все столетние же усилия европейской "колониальной администрации". Усилия эти были не менее, а, пожалуй, более упорными, чем усилия прочих европейских государств. Ибо отступать русским «колонизаторам», как в ЮАР, — было некуда. Стояли до конца. И точно так же, как только развитие восточноевропейского еврейства и восточноевропейского крестьянства достигло фазы индивидуального сознания, самая дикая, самая азиатская политика советского правительства не помешала ни еврейской эмиграции, ни перестройке, ни демонтажу социалистической экономики. Опять же, потому что политика — это искусство возможного.

Говоря о кишинёвском погроме (и скрупулёзно, на фактах показывая сущность этих азиатских беспорядков) Солженицын вдруг патетически «обобщает»:

" нераспорядительность русской полиции явный признак застоявшегося дряхлеющего правительственного аппарата. Или уж вовсе не держать Империи (сколько войн ведено, сколько усилий положено, чтобы зачем-то присоединить к России Молдавию) — или уж отвечать за порядок повсюду в ней" (с.322).

Ну а зачем Британская империя присоединила Индию? Зачем допустила там погром в сто тысяч раз больший (восстание сипаев). Это ведь глупость совсем феноменальная — доводить "свиным ухом" несчастных мусульман. Тоже, видимо, "зря империю заводили". А еврейские погромы во французском Алжире? Тоже "плохая французская полиция"? В чём же претензии Солженицына именно к русскому государству? Чем именно оно особенно выделяется, и неизменно в худшую сторону от "передовых демократий"? Может быть, тем, что тогда постоянно использовался "еврейский вопрос" в антироссийской пропаганде?

"На Западе, — по мнению Солженицына, — после кишинёвского погрома прочно укрепилось отвращение к России,

представление как о засидевшемся чучеле, азиатской деспотической стране, где царит мрак, эксплуатация народа, безжалостное содержание революционеров в нечеловеческих страданиях и лишениях, а теперь вот — и массовые «тысячные» убийства евреев, и направляемые ведь самим правительством! (А правительство, как мы видели, не угналось рассеять эту извращённую версию вовремя, доказательно и энергично.) И на Западе стало вполне возможным, даже достойным, надеяться на скорейшую революцию в России: она была бы благом для всего мира, а в частности — для российских евреев" (с. 346).

Изучая тему, вольно или невольно автор преувеличивает значение еврейской проблемы в то время. Моральные соображения в мировой политике составляли восемь процентов, как флюгер поворачиваемые из стороны в сторону в зависимости от конъюнктуры. Да и в рамках этих восьми процентов еврейский вопрос конкурировал с десятками других (китайским, армянским, арабо-мусульманским, пролетарским, суфражистским). Если захотят придраться — придерутся к чему угодно. А будет выгодно — слона в упор не заметят. В этой связи можно вспомнить пикантную деталь истории гражданской войны в США. После её начала изнывающие от своей демократии Англия и Франция встали на сторону рабовладельческого Юга, признали его независимость и организовали мощную поддержку, включая продажу военных судов. А дикая феодальная империя Российская направила две эскадры на помощь северянам. Политика есть политика: муссирование еврейского вопроса в начале века было лишь второстепенным элементом международных отношений. То есть ключом к решению еврейской проблемы для России были не какие-либо внутренние реформы или пропагандистские кампании, а правильная дипломатия по отношению к Антанте и Тройственному союзу.

Неужели Солженицын полагает, что Англия или США не имели действительной информации о положении евреев в России или, например, сейчас не имеют представления о сверхпривилегированном положении «угнетаемой» чеченской общины в Москве или Петербурге? Это ПОЛИТИКА. Убеждением политические и дипломатические вопросы не решаются. Убеждение в политике — это следствие политического действия, а не причина.

"Ужасы кишиневского погрома" были нужны Англии, контролирующей через телеграфные компании мировой информационный поток, для решения своих внешнеполитических задач. И задачи эти имели к судьбам российского еврейства отношение самое отдалённое. Задачу решили — после 1907 г. ужасы исчезли. В 1915 г. возникла другая задача — снова появились «ужасы».

Надо признать, что во внешней политике Солженицын вообще разбирается весьма слабо. Его книга, к сожалению, «изукрашена» милюковской болтовнёй политического дилетанта, не имеющего представления о сложнейшем механизме международной дипломатии:

"Самым неосмысленным безумием ХХ века была, несомненно, первая мировая война. Безо всякой ясной причины (!) и цели (!!) три великие европейские державы — Германия, Россия и Австро-Венгрия — столкнулись насмерть, чтобы двум уже не выздороветь в этом веке, а третьей — рассыпаться" (с. 476).

"Ещё в 1907 году (опять же безо всякой настоятельной надобности) Николай II дал втянуть себя в военный союз с Англией (и тем стянул на своей шее петлю будущего русско-германского столкновения)" (с. 478).

Когда таким "галопом по европам" летели либеральные писаки из кадетской партии, то по крайней мере в этом был определённый политический расчёт: оклеветать и опозорить противника, вырвать в удобный момент из его рук руль государственного управления. Но ведь что дальше-то было, всем давно известно. Свергнув законную власть в феврале 17-го года, накануне величайшего государственного ТРИУМФА России, милюковы не смогли даже воспользоваться чужим успехом — поскакали по Европам в семейных трусах с «Рулём» — ничтожным эмигрантским листком. Зачем же в XXI веке повторять клевету навечно дискредитировавших себя полуазиатских интеллигентиков: