Газета День Литературы # 62 (2001 11)
Шрифт:
Давно пора отправиться на поиски самого себя. Страшусь оказаться трансвеститом. Банальным больным. Основания есть. Недаром меня лет с десяти расспрашивала мамочка: "вскакивает — не вскакивает". Тревожилась. Хотя какое, собственно говоря, ее дело. Тоже, наверное, какой-то еще не обозначенный античный комплекс. Может быть, Ифигении? Совсем я офигел.
ВОПРОСЫ К САМОМУ СЕБЕ
1. Что ты думаешь о психоанализе?
2. Что тебя в нем не устраивает?
3. О
4. О филологической науке. Кто внес наибольший вклад: Топоров, Жолковский, Гаспаров или Щеглов? До чего они все щегловиты.
5. Считаешь ли ты кризисом современное положение в науке?
6. Твое отношение к институализации?
7. Лотман в твоей жизни? Лот или ман(ия)?
8. Гондон в твоей жизни? Ив Гондон?
9. Твой идеал журнала?
10. Псевдологос. Внутренний голос. Дефекация или дефиниция?
11. Дезинфекция как стерилизация космического начала. Панспермия. Предпосылки универсального сознания. Твое посильное участие в онтогенезе. В качестве пациента или перципиента?
Все неправда. Я давно умер. Когда меня дефлорировала Кора. Студентка с королевскими закидонами. Наследственная флористка. С вечным вибратором в портпледе. Королева с блядским прононсом. Ох, уж она напледовалась во время замужества. Что ж, нечего пенять, взялся за гуж, не говори, что не муж. Впрочем, откуда мне было знать, что у нее, как говорится, "бешенство матки". Бог с ним, с прошлым. В настоящем времени все проще описывать. Я до сих пор умираю. С того самого мгновения, как родился.
Когда я навещаю мамочку и она обнимает блудного сына, присовокупляя всепрощающий поцелуй с луковым привкусом позавчерашних котлет, я умираю интенсивнее. Я особенно остро чувствую дискурс самокастрации современного искусства. Кот лет отвык от котлет. Как ни крути, смысл присутствует только в возрождении, в ренессансе. Хотя бы с помощью новоизобретенной "Виагры".Организуем Виагробанк, которому не страшен дефолт. Де-факто.
Все мы беззащитны, попав в зазор между истиной и идеалом.
НА ЧТО МНЕ ОТКЛАДЫВАТЬ ДОЛЛАРЫ
1. На тот случай, когда я перестану работать в «Визе».
2. На отпуск себе и Поле.
3. На тот случай, когда мы с ней рассоримся и не уживемся в своей однокомнатной, т. е. — на снимание 2-3-комнатной квартиры недалеко от Университета, а в конечном счете — на покупку своей большой квартиры (всего-то добавить примерно 30 тысяч долларов, а что? — всего 6 лет работы в «Визе», если ежемесячно откладывать по 500 "баксов").
4. На тренинги, если я все же захочу стать профессиональным психотерапевтом. Только аутотренингом не обойтись.
Увы, надо лечиться. Не могу записать
Мне уже 54 года, а чувствую себя на 39. Написал бы — на 19, но все равно, гады, не поверите. Хватит думать, пора жить и жить на полную катушку. Наконец-то жить, а не готовиться жить. Мне хочется вовсю кокетничать, завести парик, подкрашивать губы, ресницы, пудриться, регулярно делать маникюр (на педикюр я тайно от Поли похаживаю в дни журнальной зарплаты).
2 СЕНТЯБРЯ 2000 ГОДА
В метро. Вчера было плохо. Наорал на Полю. Вечером с горя сел писать "Механизм свободы". Вместо 3-х едва накропал одну страницу. Получил самодельную открытку от Н.Корлановой. Она пририсовала к руинам "Вавилонской башни" Брейгеля целующихся голубков. Что бы это значило? То-то она постоянно в своей прозе меня в Голубкова переименовывает. Нет, чтобы в Львова.
Остался завтрашний день. М.б. пойду в кино. Посоветовали посмотреть "Бойцовский клуб".
Вообще-то у меня тихая паника по поводу Леньки. Не рассосалось и не улеглось само по себе. И с точки зрения Лени и с моей мы — во внутренней психодраме. Это ж надо ноздря в ноздрю печататься в одних и тех же журналах и делить одни и те же премии. Хорошо (или наоборот плохо) Гордину. При всех его достоинствах (энергии, хватке, таланте) он нынче не востребован. Нигде. И звать его никак. А у нас с Ленькой как-то все "раскидано по репликам".
От него, кстати, уже год как ушла жена. Совсем еще не старый человек с лицом Аполлона и торсом святого Себастьяна. Глубинно-умный. Только излишне много пьет. От его дыхания остается облако алкоголя и тучка сигаретного дыма. И еще почему-то он постоянно облизывает губы. Они удивительно алого цвета. Неестественно алого. У него ухоженные ногти и ни одного седого волоса. Может, подкрашивается. Ни крупинки перхоти, хотя еврей.
Почему я обращаю на это внимание, хотя отнюдь не антисемит? Почему я не люблю маленьких детей, хотя бездетен? Да и старух тоже, впрочем.
Только что звонила мать. Просила экстренно заехать. Болеет собака. Болит у самой коленный сустав и чуть ли не подозрение на воспаление легких. Боится, что может умереть и не попрощаться со мной.
А как же мое собственное постоянное умирание, смерть моей первой любви с Геллой Кац, гибель первого супружества с Корой, омертвение дружбы с Ленькой?
Может быть, смерти просто нет и все мы бессмертны? Или наоборот — все мы настолько давно умерли, что то, что чудится, всего лишь тень давно погасшей жизни? Дурацкой, не удавшейся, но все-таки претендующей на самоочищение, на самооправдание и будущий свет. А по зрелому размышлению — на parodia sacra. Что вовсе не исключает подлинности трагедии.