Газета Троицкий Вариант # 50
Шрифт:
Когда живёшь в тюрьме, невольно сравниваешь то, что видишь вокруг, с прочитанным у Шаламова и Солженицына. Вывод один: тюрьма стала другой. Не то чтобы более человечной — человечной тюрьма не будет никогда. Побольше пригодной к жизни — вот какой. Это правда. Что бы там ни говорили. Давайте сохраним хотя бы в себе честность, не станем уподобляться изолгавшимся нашим врагам — и «по гамбургскому счёту» честно скажем сами себе: тюрьма стала немного другой.
Но есть две вещи, которые никогда не исчезнут в тюрьме. Две вещи, которые при самых комфортных общежитиях «отрядов» и при самой неплохой кормёжке постоянно живут и любовно культивируются тюрьмой. Эти две вещи — чувства униженности и отчаянного бессилия. Или бессильного отчаяния — это не важно. Как бы то ни было, а всё равно
Бороться с этим человек может. На воле «свобода — это осознанная необходимость». В тюрьме философскую формулу меняешь на «свобода — это осознанная неизбежность» — и в условиях лишения свободы становишься хотя бы чуть-чуть (и иногда о-очень прилично!) свободнее. Формула проста. Гораздо сложнее её выполнение. Весь секрет — в силах.
Сил в тюрьме черпать неоткуда. Черпать их можно столько со свободы. Из своих продолжающих жить там, за забором, воспоминаний. Из самого себя — тогдашнего, свободного. И ещё — из поддержки тех, кто на свободе. Родных. Близких. Знакомых и незнакомых. Знать, что тебя не забыли, что о тебе помнят и не дают забыть другим, — мощный источник сил для запертого в «зазаборье».
Это вообще один из секретов тюремной жизни: человек, у которого есть поддержка с воли, как бы не полностью принадлежит «зазаборью». Отношение к нему со стороны тюремщиков становится другим: на человеческом уровне — заинтересованнее, даже уважительнее, на уровне системы — я бы сказал, осторожнее. Человека, о котором говорят на воле, тюремщики не станут слишком изощрённо «прессовать»: да, репрессии возможны, особенно если специально прикажут, но даже и они будут как бы спустя рукава. Конечно, всегда в силе рассказанное ещё царским надзирателем правило: «А мне что заключённый: прикажут — буду булочки подавать, а прикажут — удавлю собственными руками». Но это когда человек ничем не выделяется из безликой серой массы.
Если же надзиратель слышит, и нередко, по ТВ или читает в газетах об одном из своих поднадзорных — в достаточно скучном сером его собственном мирке появляется вдруг яркий цветной кусочек свободного мира. Это ведь не зря сказано, что зэки и надзиратели — вместе сидят в тюрьме. (Почитайте это у Довлатова, он очень верно рассказал — это важно понять!) И тогда надзирателю интереснее уже поговорить, он же человек — и лишь потом функция. Так фигуральный кнут откладывается в сторону или уж, что скорее, если и свистит, то как-то ленивее, необязательно-формально — с тем, чтобы после прийти в камеру ШИЗО или БУРа и всё-таки поговорить. Поговорить — и тем «выхватить» свою каплю интереса. Интереса и свободы — потому что сидеть в тюрьме плохо, даже если при этом носишь погоны. А знаете, сколько сил придаёт, когда вдруг останавливает тюремщик — да и говорит, почему-то почти всегда пряча какую-то неловкость за напускной развязностью:
— А я про тебя вчера в газете читал!
— Да? Ну и что пишут?
— Да так — что вроде сидишь ни за что и всё такое...
И ещё они опасаются. Банально боятся чего-то на генетическом уже уровне. Страх, столько лет культивируемый ГУЛАГом, неизбежно поселился и в души обслуживающих его людей — так что они тоже боятся тех, кто не находится в их полной власти. Поддерживающих осуждённого свободных людей, которые могут узнать о творимых безобразиях. Могут пожаловаться «наверх» — и кто его знает, вдруг да и найти при этом поддержку. (Выпустили же вот необъяснимо Сутягина из СУСа по постановлению прокурора — после вмешательства правозащитников!) И «вольных» этих людей при том нельзя запугать, засадить в ШИЗО, как-то иначе «запрессовать», «создать им душняк», не выпустить из колонии жалобу... Ну, пускай не боятся, а всего лишь не любят возможности неожиданно для себя вдруг взять да и оказаться на свету. Но даже и этой «нелюбви» достаточно для того, чтобы неправы оказались те, что говорят: «Ну зачем вы всё время стараетесь напомнить? Ему же хуже делаете!». Не правы.
А прав Валентин Саввич Пикуль.
Так что сказать я хочу, пожалуй, только одно. Пожалуйста, не молчите! Не опасайтесь возможных репрессий для осуждённого — они будут совсем не такими страшными, как были бы в окружающем его свирепом молчании. А скорее, что их и вовсе не будет. Своими словами, своим неравнодушием вы и на расстоянии защитите человека. И главное, придадите ему силы — очень нужные в «зазаборье», чтобы выстоять. Когда есть силы, уже можно «осознать неизбежность» — и тем возвратить отнятую свободу. А без свободы очень трудно жить, особенно в тюрьме. Поэтому ради всех тех, кто заперт сегодня в лагерях (нас много уже сегодня, увы) — пожалуйста, будьте вместе с ними — и не молчите. Не молчите!
Снисхождения не УДОстоен
Вера Васильева
1 марта 2010 г. Исакогорский районный суд Архангельской области отказал в условно-досрочном освобождении (УДО) ученому Игорю Сутягину, осужденному в 2004 г. по обвинению в государственной измене.
45-летний Игорь Сутягин — выпускник физического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова, кандидат исторических наук. Его кандидатская была посвящена вопросам военно-морской стратегии США в 1960-80-е годы. Бывший заведующий сектором военно-технической и военно-экономической политики отдела военно-политических исследований Института США и Канады РАН.
В 1999 г. ФСБ обвинила Игоря Сутягина в передаче секретных сведений о военном потенциале России иностранным спецслужбам, хотя было известно, что ученый допуска к сведениям, составляющим государственную тайну, никогда не имел, а работал с открытыми источниками.
На суде Игорь Сутягин не отрицал, что передавал информацию иностранцам, но настаивал на том, что черпал ее из общедоступных источников. В частности, он выпустил в свет справочник по ядерным вооружениям СССР и России на английском языке. По версии следствия, обнародованные в нем данные — секретные. Между тем Игорь Сутягин ссылался на газету «Красная звезда», ранее опубликовавшую эту информацию.
Согласно приговору Мосгорсуда от 7 апреля 2004 г., «Сутягин И.В. в период с 15 мая по 22 июня 1998 г. в ущерб внешней безопасности Российской Федерации собрал из открытых источников и иных неустановленных следствием источников аналитическую информацию о России» с целью ее передачи внешней разведке США. Итог судебного разбирательства — 15 лет лишения свободы с отбыванием наказания в колонии строгого режима.
В 2005 г. международная правозащитная организация Amnesty International признала Игоря Сутягина политическим заключенным. Парламентская Ассамблея Совета Европы дважды обращалась к делу ученого и дважды призывала к его пересмотру. Жалоба Игоря Сутягина на несправедливое судебное разбирательство была подана в Европейский Суд по правам человека (ЕСПЧ) и признана приемлемой.
В России и правозащитники, и деятели науки (например, академики РАН Юрий Рыжов и Виталий Гинзбург) с самого начала добивались прекращения преследования Игоря Сутягина, утверждая, что никаких преступлений он не совершал.
Однако дело Игоря Сутягина было только одним из многих «шпионских» дел, возникших в 1998—1999 гг., когда Владимир Путин поднимался на вершины государственной власти. При этом Путин всегда активно поддерживал позицию ФСБ. Так, в интервью газете «Комсомольская правда» от 8 июля 1999 г. он заявил: «К сожалению, зарубежные спецслужбы помимо дипломатического прикрытия очень активно используют в своей работе различные экологические и общественные организации».