Газета Завтра 12 (1009 2013)

Завтра Газета Газета

Остаётся проблема академии, которая всегда была неким Олимпом, возвышающимся над всеми союзами. Там работали самые крупные мастера. Академия, казалось, пришла к нам из глубины веков, ещё из царской России.

Нынешняя же академия превратилась в явление весьма странное. Туда принимают людей, пишущих пейзажи Парижа и Италии. Куда же подевались Мурманск, Воронеж, Днепропетровск, Владивосток или хотя бы подмосковный Зеленоград?

Музон

Алексей Касмынин

21 марта 2013 63 0

David BOWIE. "The Next Day" (ISO/Columbia)

Внутреннее влечение к пуризму, неосознанно

находящееся, кажется, в каждой голове, диктует простую формулу: "Музыкальный альбом являет собой обособленное художественное произведение, а значит, и оценивать его нужно как находящийся в вакууме продукт, никак не связанный с обширной историей музыки". Но что делать тогда, когда сам автор (речь идёт о последнем на сегодняшний день релизе Дэвида Боуи) в качестве обложки для нового альбома "The Next Day" применяет частично закрытую белым квадратом обложку "Heroes" - пластинки, вышедшей тридцать шесть лет назад? Хорошо, указанные выше требования пуризма, конечно же, фактически неосуществимы и абсурдны. Просто иногда вполне приличные записи, книги и фильмы страдают, остаются в тени забвения только потому, что у их создателей в прошлом были работы куда более значительные и своевременные.

И всё же закрытая белым квадратом фотография с монохромной интерпретацией тогда ещё молодым Боуи картины кисти Эриха Хеккеля - словно бы прямой намёк на то, что теперь пришло время автобиографий. С другой стороны, автор обложки "The Next Day" - дизайнер Джонатан Барбрук прокомментировал её как "забвение или уничтожение прошлого". После прослушивания складывается ощущение, что "Следующий День" - это обращение, скорее, к сложившейся мифологии Боуи, родом из 70-х, к тому же "Heroes", нежели какой-то прогрессивный материал, похожий на спорные альбомы 90-х. В общем-то, на этом можно было бы и закончить, обозвав 24-й студийный релиз Дэвида Боуи "ещё одним альбомом", если бы пластинка не содержала обособленную музыкальную ценность, не была так "ладно скроена".

Случись "The Next Day" через год-два после "Reality", могло последовать две реакции. Первая: приятие и постановка в ряд к остальным альбомам, второе: специалисты отрасли звукозаписи провозгласили бы его новым трендом развития всего музыкального саунда. Но в реальности вышло так, что вакуум между предпоследним и последним альбомом Дэвида Боуи составил десять лет, и первые же новости о новой пластинке вызвали такую реакцию, которая на просторах интернета сравнима с рёвом, заглушившим звуки первого сингла.

Ну, и музыкальный бизнес не стоял на месте. Вдоволь наигравшись с прозрачностью чистотой, пришедшими под конец 90-х, когда "дорогие" записи полностью избавились от большинства дефектов звукозаписывающей техники, во второй половине 2000-х все задались вопросом: а что дальше? Слушатель, сам того не осознавая, ищет не только новый музыкальный материал, но и новый, подсознательно развлекающий его слух саунд. В итоге на сегодняшний день наблюдается стойкая тенденция "затемнения" общего микса. Не стоит путать этот процесс с "войной за громкость", которая, по всей видимости, и не думает утихать. Речь идёт о том, что обертона на новых записях приобретают огромную массу и почти гротескную шероховатость, отчего саунд становится будто бы мрачнее, как морёный дуб. Прозрачность и отчётливость не теряются, инструменты не обрастают ненужными эффектами, работа идёт с обертоном. И "The Next Day" как раз выдержан в этом ключе. Хочется даже сказать, что это самый "тяжёлый" альбом Дэвида Боуи, самый хард-роковый. По звуку - это так.

Отчасти пугали цифры. Огромные паузы между записями сгубили немало проектов. Во-первых, с каждым годом возрастают ожидания публики, во-вторых, легко можно угодить в ловушку "перепродюсированности", куда с грохотом рухнул последний опыт Guns'n'Roses - "Chinese Democracy". Обошлось: новый альбом Боуи обладает некоей ненатужностью, будто бы все элементы подошли друг к другу легко, их не нужно было подгонять кувалдой. Это вовсе не значит, что он звучит дёшево или простовато: здесь и вставки различных инструментов, и обращения к снова входящей в моду психоделике.

По своему смысловому тону "The Next Day" - будто бы медитация Боуи на тему собственного музыкального прошлого, перешедшая в другую фазу и полностью, казалось бы, отдалившаяся от первоначальной идеи. И всё же ностальгические подтексты ощущаются в каждой композиции. Альбом начинается мрачно и сердито с маршевой манифестации: "Вот я здесь, Ещё не совсем умираю, И тело моё в пустом дереве, Чьи ветви бросают тени На мои эшафоты, И на следующий день". И продолжается картиной звёзд, которые вроде бы почти мыслящие сущности и следят за нами не очень-то и по-доброму, потом рисует картины спонтанности бытия и приходит к композиции "Valentine's Day", на которую достаточно взглянуть лишь слегка "под углом",

чтобы предположить, что она связана с захлестнувшей США волной школьных расстрелов. После происходит своеобразный перелом, будто бы предлагающий сместиться в некую иную плоскость настроений, не связанных с катарсисом или появлением какой-то надежды, а скорее с приятием и поиском себя в довольно-таки безумном мире.

В целом "The Next Day" не покоряет новых вершин, альбом этот вряд ли войдёт в историю музыки как некая значимая точка. Но если бы остальные альбомы Дэвида Боуи не окружала событийная связь и они не были бы выстроены на некой временной оси в единую линию, кто знает, возможно, новейшая пластинка сыграла бы куда более значительную роль.

Апостроф

Роман Раскольников

21 марта 2013 82 0

Леон де ПОНСЭН. Иудаизм и Ватикан. Попытка подрывной деятельности в духовной сфере (Библиотека журнала "Европеецъ", вып. 25).
– М., 2013, 100 с.

В сочинении 1938 года "Школа трупов" Луи-Фердинанд Селин составил некий список "иудологов", чьи работы охватывают область "научных знаний" в диапазоне от "истории" до "биологии евреев", кои он настоятельно рекомендует к ознакомлению. "Их работы известны, неоспоримы, фундаментальны. Все арийцы должны прочитать Дрюмона. Более современные авторы: Де Фриз, Де Понсэн, Зомбарт, Чемберлен, а также Монтадон, Даркье де Пельпуа, Буассель, Пти, Дасте, Костон, Дез Эссар, Алекс, Санто". Все подобные "списки рекомендуемой литературы", конечно, "субъективны" в той или иной мере. "Субъективен" и "список Селина", но уже то, что это именно "список Селина", писателя и мыслителя весьма незаурядного ("проклятого гения"), понуждает отнестись к перечисленным в нём авторам со вниманием Большинство имён из названного "списка" совершенно неизвестны русскоязычному читателю, о чём можно лишь пожалеть. Тем больше оснований выразить удовлетворение тем, что один из авторов-"иудологов", чьи "работы неоспоримы и фундаментальны", виконт Леон де Понсэн, наконец-то начинает становиться известным в России. Де Понсэн - французский философ-традиционалист и один из крупнейших конспирологов ХХ века. Настоящее издание - первая книга Леона де Понсэна, переведённая на русский язык

И хотя "иудологические" штудии на русском давно уже превратились в не поддающуюся исчислению "библиотеку", книга де Понсэна, по нашему убеждению, отнюдь не затеряется в "великом и пространном" море литературы означенного "профиля" Во-первых, потому, что автор, по его собственному признанию, пытается разобраться в "сложности и запутанности еврейского вопроса", привлекая многочисленные ссылки на "информированных" авторов А среди сих привлечённых авторов большинство имён напоминают имена из "списка Селина" своей малоизвестностью современному читателю и труднодоступностью их сочинений. Как, например, некто Генри Викхэм Стид, (а много ли найдётся современных русскоязычных "иудологов", коим сия "классическая работа" была бы знакома хотя бы по названию?) "в своей ставшей классической работе "Габсбургская Монархия", написанной до Первой мировой войны", давший такую "экспозицию" еврейскому вопросу: "Еврейский вопрос вездесущ и неуловим. На самом деле его нельзя выразить в терминах религии, национальности и расы. По-видимому, сами евреи обречены настолько раздувать страсти тех, с кем они входят в соприкосновение, что безразличие по их поводу встречается редко. Некоторые евреи даже считали сам факт признания существования еврейского вопроса как признание наличия антисемитизма. Впрочем, можно со всей уверенностью сказать, что еврейский вопрос как никакой другой заслуживает самого объективного рассмотрения Он обретает сотни различных форм, затрагивает самые неожиданные сферы национальной и международной жизни и в той или иной мере влияет на ход цивилизации. Основная трудность состоит в том, чтобы отыскать отправную точку, с которой можно приступить к его исследованию, удобную и достаточно возвышенную диспозицию, с которой можно обозревать все его бесчисленные ответвления. Является ли он вопросом расы или религии? И то, и другое, и даже больше. Кроется ли этот вопрос в области экономики, финансов, международной торговли? Всё это есть, но есть и что-то сверх того. Являются ли особенности евреев, составляющие их силу и, одновременно, слабость, результатом религиозных гонений, или же евреев преследуют как раз за эти особенности, которые должны были бы придать им одиозности в глазах народов, их приютивших?". И подобных ссылок у де Понсэна множество, что, несомненно, придаёт дополнительную, так сказать "антологическую" ценность его труду.