Газета Завтра 317 (52 1999)
Шрифт:
Борис Олейник “ЕСЛИ В МИРЕ ОСТАЛАСЬ ХОТЬ КАПЛЯ ДОБРА...”
Сперва это было простым совпадением, а ныне становится нашей традицией — на рубеже уходящего и наступающего годов печатать в "Завтра" произведения выдающегося украинского поэта Бориса Ильича Олейника. Так было с его прекрасной поэмой "Трубит Трубеж", так приходили к русским читателям новые циклы его стихов. Поэт все время в работе — и это не только литература. Он народный депутат Украины, глава комитета Верховной
ТРУБАЧ СОВЕСТИ
Как весело торгует люд лукавый
Бесценными Святынями войны:
Звездой Героя и Солдатской Славой,
И смертным медальоном старшины.
Вскипает память от стыда и боли...
И в сизой полуночной тишине
С архангельскою вещею трубою
Встает трубач, убитый на войне.
На Главный Сбор из сумрака и тлена
Зовет он братьев, павших от меча.
И над полками слышен гул: "Измена..."
И рвется крик из горла трубача:
"За что ж мы с вами головы сложили?
Ужель за то, чтоб нас в родном краю,
Предавши подло, всех продать решили
Лабазно-инородному ворью?!"
И впрямь, неужто
с прошлым, с честью, с флагом —
В базарную приходят круговерть?
Во все века солдатская присяга
Была одна: "Отчизна — или смерть!"
Но если на святыни ратной славы
Тебе, торгаш, сегодня наплевать —
Потомкам тоже продаешь ты право
Тобою и страною торговать.
И будет день, когда без капли срама,
Поглаживая сыто кошельки,
Бандуру деда, вышиванку мамы
Пойдут распродавать твои
Уже на булаву глядит орава,
Уж тянут руки к нашему кресту,
А после торганут козацкой славой,
А дальше спустят и саму Державу,
Как ты сейчас — Отцовскую Звезду.
...Но в полночь, на двенадцатом ударе,
Встает трубач, в забвение трубя:
"Коль прошлое ты продал на базаре —
Ты будущее продал и себя!"
БЕЛАРУСИ
Три березы... Четвертая — стала огнем.
О, прости!
Ты прости мою память,
хотя не прощай ее лучше...
Будут весны любимым зеленые письма нести,
Но один адресат никогда уже их не получит.
Стал я сед, словно лось. Стал я бел, будто ядерный дым.
На обугленный мир мои очи дождями упали.
Ты простила б, как мать, эту страшную память, Хатынь,
Но — коль ты сожжена — кто же будет прощать эту память?
Ты прости. Я не смею касаться болезненных ран.
Но когда меня вечер окутает вечным туманом,
О, позволь, Беларусь, перейду я печальный курган
И у тихих березок задумчивым явором стану.
...Хотя б вдалеке.
СЛАВЯНАМ
Словно огненный штык, позабыв милосердье,
Солнце круто врубилось в боснийский гранит.
Причащаются сербы. Прощаются сербы —
От ребенка до старца... А небо гремит.
В черных ризах отцов. В белом инее боли...
Память тяжко идет сквозь огни и мечи,
Через столько столетий на Косово Поле,
Где над сербской печалью рыдают сычи.