Газета Завтра 412 (43 2001)
Шрифт:
"ЗАВТРА". Кстати, раньше много говорили об интеграции, потом — о мондиализме, сегодня — о глобализме. Есть ли разница между этими понятиями?
М.Д. Интеграция рынков — это, грубо говоря, основа процесса глобализации. Глобализация на практическом уровне обозначает предельное обострение конкуренции. Тот, кто сильнее — выигрывает, тот, кто слабее — проигрывает, причем самый сильный выигрывает больше всех. США сильны, они от глобализации выигрывают больше всего, а потому используют глобализацию как инструмент своего господства, взламывания всех и всяческих барьеров. Такая конкуренция непосильна для всего остального мира, поэтому возникают проекты региональной интеграции, чтобы конкурировать с Америкой. Почему американцы жестко противодействуют любой попытке реинтеграции
Пока есть один пример глубокой и успешной региональной интеграции — Европа. И смотрите, что получается. Первая попытка введения общеевропейской валюты, ЭКЮ — это 1992 год. А за два года до этого, в 1990 году, американцы уже начали необъявленную войну против объединенной Европы. Ведь война в Югославии была войной на подрыв стратегического конкурента. Региональная интеграция стран СЭВ, региональная интеграция бывших республик СССР уже разрушены. Сейчас на очереди — Юго-Восточная Азия и Европейский Союз. А мондиализм, как идея о том, "чтобы в мире без Россий и Латвий жить единым человечьим общежитьем",— сегодня, к сожалению, не более чем красивое прикрытие глобализма, попыток взломать чужие рынки ради роста конкурентоспособности США. Хотя через не такое уж и большое время, я думаю, многие границы — и, в частности, между Россией и Латвией — будут стерты в результате мирных интеграционных процессов.
"ЗАВТРА". По-видимому, глобализация, как и всякое явление, имеет свою обратную сторону. Можно назвать ее фундаментализмом, изоляционизмом.
М.Д. Это естественная реакция развивающихся стран на экономическую и идеологическую экспансию развитых, более сильных и эффективных конкурентов. Кроме того, это следствие вымывания интеллектуального ресурса из развивающихся стран. Если 15 лет назад советский офицер реально уравновешивался советским ученым, то сегодня ученого не стало — и идеология офицера стала доминировать. Простят меня или нет, но идеология офицера — просто в силу особенностей профессии — это изоляционизм и традиционализм.
Еще одно следствие глобализации — рост значения всех особенностей. В условиях обостряющейся конкуренции вы просто не можете делать что-то лучше всех остальных. Всегда найдется кто-то, кто сумеет сделать это лучше вас. Поэтому самая эффективная специализация — делать то, чего кроме вас вообще никто делать не может. То же самое касается и особости, традиций.
Действительно, сегодня можно логично и убедительно объяснить, что наука и весь мировой опыт доказывают: самым современным и выгодным стилем жизни являются прыжки из окна восьмого этажа. И я не смогу осознанно противостоять этому воздействию, если его грамотно построят, как не смогло противостоять этому воздействию советское общество во второй половине 80-х годов. У меня не будет никаких внятных аргументов против этого утверждения. Кроме единственного: почему-то ни дед мой, ни отец этого не делали. Надо посмотреть, как это получается у других. Можно не торопиться, потому что есть традиция.
Традиция становится инструментом стихийной самозащиты общества от информационной агрессии конкурентов. В нашей стране традиции были сильно разрушены революцией и последующими колебаниями линии партии. В итоге наше общество не смогло противостоять информационной атаке, в отличие от тех же китайцев, индусов — да и арабов, кстати.
Наконец, последнее: изоляционизм. Поскольку либерализм вытягивает из всего мира финансы и интеллект, остальной мир перестает эти финансы и интеллект воспроизводить, превращается в Сахару, откуда ничего, кроме песка терроризма, извлечь уже невозможно. Иными словами, либерализм разрушает мир, и Запад пытается отгородиться от создаваемой им же мировой пустыни: зачем нам эта преступность, зачем
Примерно такие же барьеры возникают не только между обществами, но и внутри самих обществ. Потому что есть информационное сообщество — это колоссальное могущество, колоссальная эффективность, колоссальная прибыльность и колоссальное удовольствие от творчества. А есть все остальные. И если информационные технологии не очень развиты, если ими занимаются, скажем, 5% населения, то остальные могут считать, что им просто повезло. Но когда таких людей становится много, от четверти до трети всех работающих, ситуация приобретает качественно иные черты. Это шок, сложенный у большинства из ощущений зависти и собственной никчемности, плюс смутное ощущение, что мир устроен как-то не так. Именно это ощущение порождает антиглобалистов, террористов и так далее.
"ЗАВТРА". А может ли Россия выйти из этой глобальной конкуренции?
М.Д. Это как — "остановите Землю, я сойду?" Не уверен, что стоит торопиться.
Кроме того, конкуренция ведется двух сортов. "По горизонтали" — между странами одного уровня развития она ведется за рынки. Россия, Саудовская Аравия, Венесуэла и Норвегия производят нефть — и конкурируют за рынки ее сбыта. "По вертикали" — между странами разного уровня развития: теми, кто производит high-tech, и теми, кто производит керосин,— это конкуренция за ресурсы: за интеллект, за финансы, за пространство, за дороги. Россия может упасть окончательно к производству какого-нибудь сена, нефти и газа, сократить население до 30 или 15 миллионов человек, но мы все равно будем драться и за ресурсы, и за рынки. Да, за рынки сбыта самолетов драться труднее, чем за рынки сбыта сена, зато они качественно более прибыльны и позволяют иметь силы для борьбы за рынки ресурсов.
Выйти из конкуренции нельзя: это способ жизни. Вы не участвуете в конкуренции, только если вы умерли. Пока вы живы — вы все равно это делаете, сознательно или бессознательно. Но чем ниже вы спускаетесь по технологической лестнице, тем сложнее вам конкурировать, поскольку чем более технологически сложно изделие, тем в большей степени контролирует его рынок его производитель.
Чем "мерседес" отличается от "вольво"? Тем, как производитель рассказывает, какой он хороший. Этот рынок контролируется производителем, и он получает огромные прибыли благодаря этому контролю. А чем одна нефть отличается от другой? Да, по большому счету, ничем. И здесь рынок сбыта контролирует уже не производитель, а потребитель. Поэтому на уровне "мерседесов" конкуренция более изощренна, но просто вышибить производителя с рынка нельзя. А с рынка нефти — элементарно: саудовский миллиардер начинает продавать свою нефть за полтора доллара — и русской нефти больше не существует. Чем товар сложнее, тем он не просто более прибылен — он устойчивее на рынке. Вы диктуете рынку цену, а при простых товарах рынок диктует цену вам.
"ЗАВТРА". В условиях, когда западный мир начинает делиться и раскалываться, может быть, отказ России от роли сверхдержавы тоже является ресурсом?
М.Д. Не надо переоценивать раскол в западном мире. Да, у американцев и европейцев большое недовольство друг другом. Да, у американцев и европейцев масса противоречий, и они жестко конкурируют друг с другом. Да, в Европе сильны антиамериканские настроения, особенно после того, что они сделали со Швейцарией, которая под предлогом раскрытия счетов жертв нацизма потеряла четверть активов своей банковской системы, поскольку была вынуждена отказаться от соблюдения тайны вкладов.
Но при этом Европа движется и будет двигаться в фарватере Америки — по множеству причин, среди которых не последнее место занимает слабость ее собственной бюрократии, неспособной формулиро- вать и достигать адекватных интересам Европы целей. Американские технологии иерархического управления структурами, погруженными в конкурентную среду, были закрыты еще в середине 70-х годов. И в результате там возникло уникальное сочетание бизнеса и государства, когда их симбиоз обеспечивается не столько механизмами лоббирования и коррупции, сколько через аналитическое сообщество, которое изначально вырабатывает единые приоритеты для государства, бизнеса и населения.