Газета Завтра 42 (1039 2013)

Завтра Газета Газета

Название, дословно означающее "как часы", - самоирония участников группы, касающаяся процессов, сопряжённых с записью их шестого и последнего на сегодняшний день альбома. Создание "Like Clockwork" растянулось почти на целый год, за это время пришлось сменить барабанщика, его место в студии занял Дейв Грол, с которым Джош Хоми участвовал в проекте Them Crooked Vultures. Как рассказывают музыканты, при работе над последним альбомом случалось множество ситуаций, вызывавших хаос, единственным способом борьбы с которым становился их фирменный чёрный юмор. "Всё идёт как часы, просто как часы", - не раз повторяли они. Впоследствии это повлияло на название альбома.

Queens of the Stone Age

любят зацикливаться на определённых риффах. Это один из их стилистических приёмов. В альбоме "Like Clockwork" он отодвинут на второй план. Большинство песен демонстрируют прогрессию, когда каждая музыкальная идея возникает перед слушателем, разрастается, развивается - и в итоге приходит к некоему завершению. Кроме того, альбом динамичен. Есть песни с разным настроением и содержанием. Все они, конечно, легко могли бы попасть в радиоэфир, у них нет клыков или когтистых лап, кто-то скажет, что это настоящая попса. Пусть каждый решает сам.

Нельзя сказать, чтобы 2013 год стал историческим в плане музыкальных релизов, из всех альбомов, вышедших в последние месяцы, "Like Clockwork" является самым ярким. Это не революция; вообще, сложно сказать: способен ли кто-то совершить революцию в современной музыке, подобную катаклизму, вызванному появлением "тяжёлых" жанров в середине XX века. Но последний альбом Queens of the Stone Age, безусловно, развлекает. А это уже стоит многого.

Печать вечности

Михаил Кильдяшов

17 октября 2013 0

Культура

О скульпторе Дмитрии Цаплине

Имперское строительство требует прочных материалов. Там, где были топи и бездорожье, мостят булыжные мостовые; там, где стояли непроходимые леса, прокладывают железные дороги, под телом бушующего океана выстраивают тоннели, соединяющие острова с континентом, преодолевая скорость звука, в космическое пространство врываются железные птицы, возникшие еще в мифологическом сознании наших предков.

Но когда физическая прочность оказывается бессильна перед жерновами времени, возникает прочность иного порядка - метафизическая. Она делает камень, металл и дерево несокрушимыми, краски и слово - неуничтожимыми. Так, на бугристой поверхности пещеры оживает первобытный бизон. Так, по-прежнему готовым к бою, извлекают из кургана скифский меч. Так, из-под многометрового слоя песка выбираются лапы египетского сфинкса. Так, с аккадских глиняных табличек звучит "Эпос о Гильгамеше".

Подобным бессмертием наделены и восставшие, как древние исполины, со дна Красной Атлантиды, скульптуры Дмитрия Филипповича Цаплина. Саратовский самородок, "гениальный русский мужик с Волги", даже не получивший в полном объеме художественного образования, он обладал талантом, сравнимым с даром народного сказителя, перед которым меркнет самый мастеровитый выпускник Литературного института. Это был Кулибин своего дела, чьей прозорливости уступали целые искусствоведческие академии.

Творческим импульсом, определившим судьбу Цаплина, стало изваяние барана, увиденное им на древнем горном кладбище во время Первой мировой войны. Видимо, в творении безымянного автора улавливался отголосок тотемизма, той поры, когда искусство было еще не столько творчеством, сколько обрядом и заклинанием, когда люди и животные образовывали единый космос.

Именно

такое миропонимание лежит в основе цаплинской скульптуры. Оно не сводится к анимализму - здесь живут особая мифология и философия. Кажется, что этому гармоничному миру покровительствует античный "Фавн", в котором Цаплин перевоплотил того самого барана с древней могилы. Цаплинская "Рыба" подобна окаменевшему скелету вымершего вида живых существ, найденных то ли на самом дне Адриатического моря, то ли при раскопках в азиатских степях. Резец гениального скульптора меняет все научные представления о живом и неживом: камень тоже имеет память, способен запечатлевать образы, свое тектоническое бытие он воплощает в реальном времени. Цаплину, подобно Микеланджело с его "Давидом", нужно было лишь отсечь все лишнее, чтобы увидеть "Орла", спрятавшего голову в крылья и уснувшего вековым сном, или "Сокола", замершего в чутком ожидании добычи. Оттого у Цаплина никогда не было эскизов - его рука сразу работала на чистовик.

От этих скульптур веет холодом скифо-сарматского музея, но в этом - не холод бездушия, а величие той древности, перед которой трепещет даже время. Оно беспомощно мечется перед скульптурами Цаплина и не может поставить на них свою печать, причислить их к конкретной эпохе, замкнуть их в конкретной цивилизации, навесить на них бирку с датой создания.

Грациозная "Симфония" приходит из тех времен, когда человеку снилась музыка, когда он слышал ее в шорохе листвы и травы, в пении птиц и животных, в переливах воды. Эта симфония рождалась в пахоте земли, обжиге глины, ковке металла, когда все было единоголосно, размеренно и гармонично.

Чудесную "Песню" Цаплин принес нам из Междуречья, оттуда, где, сменяя друг друга, возникали Шумер, Вавилон и Ассирия. В этой скульптуре таится плавность движений, недоступная современному человеку. В сладостном восточном пении живет "текучесть души", переходящая в текучесть тела, где нет позвонков, нет скелета - есть только тонкий, нежный звук. Так, лед, превратившись в воду, покорно принимает форму любого сосуда.

Загадочный цаплинский "Кот" и прошелся по египетскому гипостильному залу, и погрелся у русской печи. Только скульптор сумел приручить бродягу, и, если шепнуть на ухо окаменевшему зверю "отомри", он вновь пойдет "гулять сам по себе". Неслучайно Цаплин признавался, что лучшую похвалу получил от кошки, ощетинившейся при виде скульптуры кота.

В "Автопортрете" и бюсте Маяковского живет психологизм римских скульптурных портретов, будто на нас взирают суровые потомки императоров - наследники особого человеческого типа - атланты, титаны. Таковы и цаплинские бюсты Ленина, в которых он, в отличие от большинства современников, просто передававших идею вождя в движении руки, в шаге, воплотил эмоцию конкретной человеческой натуры, через черты лица передал черты характера.

Иным видится "Портрет отца", где в "святой простоте", "простоте без пестроты" угадываются традиции русского деревянного храмового зодчества. Может быть, именно так русская душа представляет себе облик Николая Угодника.

Но всякой цивилизации, помимо атлантов, водружающих себе на плечи небосвод, и святых, отмаливающих весь мир, необходимы мыслители, держащие руку на пульсе вечности. Если взгляд роденовского "Мыслителя" упирается во прах - и в этом признание тупика, "заката Европы", то взор цаплинского мыслителя устремлен вперед, его очи заглянули за горизонт, прозрели обратную сторону Луны. Мыслитель Цаплина - русский космист, он подобен "странным людям" Платонова, пламенный порыв которых прокладывал путь поездам и космическим кораблям.