Газета Завтра 424 (1 2002)

Завтра Газета Газета

— Ну что ж, давайте отдадимся соблазнам, — произнесла черноголовая гадалка. — Грех — пережиток умирающих религий. Галактики и созвездия, цветы и драгоценные камни не ведают греха. Пусть каждый выберет себе "блюдо" по вкусу. Разойдемся, чтобы насладиться, а потом собираемся и поделимся впечатлениями.

Покинули застолье, разбрелись по волшебному острову, по его закоулкам, укромным полянкам и заповедным тропинкам, сопровождаемые легкими девами в прозрачных слюдяных облачениях.

Платным аттракционом с модным названием: "За стеклом" решил воспользоваться университетский профессор с факультета

журналистики. Обнаженная женщина, ослепительно улыбаясь, уселась в широкое стеклянное кресло, озаренная лучами прожектора. Старик по-собачьи залез под прозрачное седалище. Завертел головой, подымал глаза вверх. Впился в нее безумным поцелуем, засучил вялыми ногами, бессильно сник на полу.

Молодой политик, ратовавший в Думе за "контрактную армию", уединился в отдельном номере с рослой мускулистой женщиной, облаченной в кожаный лифчик, в кожаные плотные шорты. Перетянутая ремнями, вооруженная хлыстом, она приковала наручником обнаженного политика к специальному кольцу, вмурованному в шершавую стену. Стала его избивать, нанося хлыстом сочные удары. Политик вскрикивал, рыдал, дергался на цепи, жадно целуя протянутую руку своего жестокого палача.

Жены "новых русских", пошептались, полистали "меню" с перечнем игривых услад. Постучали лакированными коготками в полюбившуюся им строчку. Взяли за галстуки сидевших рядом лысого очкастого златоторговца и рыжего, тяжеловесного чиновника президентской администрации. Вывели из-за стола, как двух покорных бычков. Повели в комнату, где стояла огромная пышная кровать с подушками, кружевами, под бархатным балдахином. Совлекли с нетерпеливых, разогретых телес легкие ткани. И все четверо повалились на упругое просторное ложе, свиваясь в змеиные петли, в гибкие мучительные клубки, отражаясь в огромном зеркале, среди туманного блеска.

Профессор богословия, туманно улыбаясь, пощипывая маленькую бородку, отдал себя во власть смуглой восточной красавицы с узкими вишневыми глазами. Она уложила обнаженного гостя на теплый, обрызганный благовониями топчан. Нанесла на его упитанное, в розовом жирке и темных курчавых волосиках тело легкий слой крема. Стала мять, нежно втирать, погружала в профессорскую плоть чуткие пальцы. Прижималась к нему своими маленькими теплыми сосками. Роняла на него душистые волосы. Профессор томно вздыхал, издавал курлыкающие звуки. Не мог раскрыть отяжелевшие от наслаждения веки. Чувствовал, как по его лопаткам бегает жаркий влажный язычок. Как вдоль спины, по желобку, скользит струящаяся быстрая змейка.

Милицейский полковник погрузил свое жилистое, костяное тело в перламутровую ванну, наполненную розовой чудной пеной. После дня, проведенного в тюремном изоляторе, среди железистого едкого воздуха, зловонья коридоров, тусклых изможденных лиц, теперь наслаждался, чувствуя, как маленькая ловкая ручка прислужницы скользит по его волосатой груди. Смотрел, как она заносит перламутровую ногу над краем ванны. Как ловко ныряет в пушистую, будто сбитые сливки, пену. Чувствовал ее, словно рядом извивалась глянцевитая самка дельфина, касалась его нежными ластами.

Пышная пожилая модельерша, похожая на императрицу Екатерину II, милостиво улыбалась молодому слуге, который совлекал с нее нарядный туалет, осторожно отстегивал алмазную брошь, освобождал от тесного лифа тяжелую голубоватую грудь с темными запекшимися сосками. Пожилая дама позволяла молодому пажу касаться своих сутулых мягких плеч, опавшего складчатого живота. Поощряла движения его опытных проворных рук, которые настойчиво и нежно вели ее к пышной кровати, опускали в душистую прохладную глубину.

Американский политолог, наблюдавший за свободой слова в России, голый, тощий, в ржавых волосиках на голове, груди и паху, склонился над обнаженной русской красавицей, которая, словно спящая

царевна, закрыв глаза, лежала на узком ложе. Тут же стоял серебряный поднос со множеством флаконов, бутылок и тюбиков. Американец хватал тюб. Выдавливал его над красавицей, покрывая ее сладкими разноцветными кремами, тягучими вареньями, оплывающими языками меда. Сажал ей на соски смуглые изюминки. Накрывал пупок янтарным ломтем ананаса. Клал на лобок фиолетовую гроздь винограда. Склонялся над ней и, высунув длинный, как у муравьеда язык, слизывал сладкие вензеля. Обсасывал виноградины. Осторожно надкусывал изюминки. А потом упал ржавой бородкой на ее дышащий живот, покрытый сливками и сладким желе. Стал жадно чавкать, глотать, семенить ногами. Повалился на ковер, корчась, разбрасывая вокруг желто-розовые сладкие хлопья. А красавица поставила ему на затылок свою узкую, с красным педикюром, стопу.

Ведущий телепрограммы "Час свиньи", объевшийся, с изжогой в желудке, оказавшись в маленькой тесной комнатке, снимал с себя мятую, неопрятную одежду. Обнажал свое рыхлое бабье тело, круглый, отвислый таз, жирную безволосую грудь. Комната была в черных обоях, с черным бархатным покрывалом на просторной кровати, с огромным, льдисто-сверкающем зеркалом, в котором отражалась его согнутая, с опущенной головой фигура. Он не сразу заметил, что во мраке комнаты находится огромный, бритоголовый негр в набедренной повязке, похожий на зулусского племенного вождя. И лишь когда жадно засверкали его белки, огромные, как фарфоровые изоляторы, сочно сверкнул в открытых губах красный мокрый язык, только тогда телекомментатор понял, что он не один в комнате и сладострастно, по-женски, подманивая самца, повел жирными оплывшими плечами.

Гадалка распустила по спине смоляные волосы. Сбросила свой темный, расшитый серебряными звездами покров, оставшись в остроносых туфлях. Встала на четвереньки, отражаясь в трюмо гибкой звериной спиной. Одна из служительниц возложила ей на темя маленький венок красных роз. Другая пахучим вазелином стала растирать ей круглые ягодицы и бедра. Заиграла музыка, марш из оперы Верди "Аида". В комнату, сквозь портьеру ввели серого, в яблоках, осла, чья нервная голова с темной челкой и мохнатые уши были украшены венком алых роз. Осел жадно вдохнул воздух, выворачивая влажные ноздри. Глаза его выкатились и стали сиреневые от страсти. Он натянул ремни ошейника и устремился к стоящей на четвереньках женщине, издавая глухой страстный храп.

Ангел, посланец гневного Бога, летел над ночной Москвой, похожей на огромную светящуюся водоросль, всплывшую из темных глубин океана. Мерцали несметные огненные брызги. Тянулись гибкие, наполненные ртутью, щупальца. Как драгоценные раковины, льдисто светились подсвеченные высотные здания, древние монастыри и дворцы. Ангел летел, осматривая неправедный город, когда-то святой, благодатный, хранивший заповеди великих учений, сберегавший мощи великих пророков и страстотерпцев. Теперь город был осквернен святотатством, был полон клятвопреступников, лжецов, извращенцев. В богатых церквях облаченные в золотые ризы служители освящали греховно нажитые богатства, учили паству повиноваться злу и насилию. Во дворцах, утопая в роскоши, жили злодеи, обкравшие вдов и сирот, отнявшие у народа хлеб, воду и воздух. В министерствах сидели мздоимцы, забывшие о благоденствии граждан, ставшие казнокрадами, расхитителями последнего достояния некогда цветущей и богатой страны. В библиотеках и художественных студиях сидели лжеучителя и псевдопророки, занятые написанием лживых книг и фальшивых картин, прославлявших за деньги богоборцев и узурпаторов. В Кремле, в золоченых палатах, на троне, в горностаевой мантии, сидел маленький, похожий на кузнечика человек, надевший на узкий лоб усыпанную алмазами корону, окруженный льстецами, шутами и карлами, и на его узконосой туфле играл привезенный из Якутии огромный, солнечно-жаркий бриллиант.