Газета Завтра 439 (17 2002)
Шрифт:
На самой территории комбината в день моего приезда вовсю шли озеленительные работы: несколько десятков молчаливых мужиков в халатах разбивали клумбы у нового производственного корпуса, где разместился стан-350. Ни тебе шлаковых гор, ни пыли-грязи, ни удушливого дыма. На комбинате гордятся: дескать, и в европах-америках такой красоты не найти. Умеем все-таки, если захотим. Или если заставят.
Рабочие приезжают сюда в основном на скоростном трамвае: дорога от города до комбината занимает минут тридцать-сорок, за три рубля (месячный билет стоит пятьдесят) при средней зарплате на комбинате семь-восемь тысяч рублей (а у металлургов — двенадцать-четырнадцать) — не бог весть какие деньги. Машиной или автобусом вышло бы намного дороже. В часы
Места вокруг — самые что ни на есть платоновские. Из Старого Оскола можно местным транспортом доехать до Потудани (правильное ударение — на "у"). А по дороге на комбинат — увидеть речку с поэтическим названием Убля (ударение тоже на "у"), а за ней — даже кафе того же имени. Было, конечно, определенное искушение на время сойти с трамвая, чтобы познакомиться с местным ассортиментом и населением. Но очень кстати вспомнилась история о том, как последнее приглашали в начале 80-х поработать на комбинате. "Мужики, варить к нам пойдете?" — Да мы и так варим... "Что, сталь?" — Куды там. Самогон... Так и поехал дальше, на ОЭМК.
Где-то на периферию сознания мной уже давно был отложен соответствующий вопрос: если сталь выплавляют, плавят, то почему одно из названий профессии — сталевар, и никак не иначе?..
Но спрашивать об этом не доводится. Вот уже отобрана последняя проба металла, и мастер включает автоматику. Видно, как за жаропрочным стеклом вспыхивают отпущенные на свободу протуберанцы расплавленной стали. Бегут красные цифры на электронном дисплее, останавливаясь на числе "163"... "Здесь тонны три-четыре шлака",— снова кричит мне провожатый. Странно, на этот раз я слышу его получше. Ну да — одна-то печь, вот эта, ближняя, пока выключена.— "Поэтому наливаем чуть побольше, по интуиции". Минут через десять под нами неспешно отправляется в путь ковш, наполненный огненным, слегка колышущимся молоком с толстой, уже черноватой и ноздреватой по краям пенкой шлака. Вот оно что... Сталеварение...
— И как, прыгнуть туда ни разу не тянуло?
— Ну, разве что если плавку запорем...
— А бывало?
— Поначалу особенно...
Здесь рассказывают, что новая технология давалась с трудом. Это сейчас все тонкости технологического режима известны "от и до". Ковш, уже прошедший вакуумную очистку, по рельсам плывет на доработку металла. Теперь ему самому предстоит побыть мини-печью, куда с точностью до 0,03% будут добавлены все необходимые по конкретному заказу ингридиенты: данные экспресс-анализа исходного расплава и точные цифры поправок уже переданы сюда по компьютерной сети комбината. Вокруг — баки с разными легирующими компонентами, мотки никельсодержащей проволоки и прочие необходимые на хорошей кухне специи.
— Как, сильно задевает вас американское эмбарго?
— Вообще не задевает. И не заденет. Мы же в основном на Европу работаем. Международную сертификацию прошли еще в 1994 году, теперь ее только подтверждаем. Контрактов на несколько лет вперед. Падения производства вообще не было — каждый год даем хоть невеликий, но прирост. Варим сталь любого заданного качества, в основном специальную. На подшипники и так далее. Все точно, как в аптеке,— мой провожатый смеется.
— Просто баловни судьбы какие-то! А проблемы с легирующими добавками не возникают?— пытаюсь я показать свою осведомленность в экономических проблемах современности.
— Нет. Какие проблемы? Были бы деньги — сюда хоть черта с рогами привезут. Из-под земли достанут и привезут. Но мы ведь на экспорт не от хорошей жизни перешли.
— Что, внутренний спрос упал?
— Платежеспособный спрос упал. Пришлось ограничивать и даже прекращать отгрузку традиционным
Хорошо слышно, как под крышкой миниэлектроды (каждый — в человеческий рост и сантиметров по пятьдесят в диаметре) плавят легирующие добавки и перемешивают их (электромагнитная индукция) с содержимым ковша. Приблизительно через десять минут доработка закончится, и готовый металл пойдет на разливку.
ОЭМК, с его четырнадцатью тысячами персонала, как утверждается, дает сегодня приблизительно половину всех налоговых поступлений в бюджет полуторамиллионной Белгородской области. Еще 20% приходятся на долю двух горнообогатительных комбинатов: крупнейшего в Европе Лебединского (22% российского производства железной руды) и Стойленского, которые связаны с ОЭМК единой технологической цепочкой, а базируются в том же Старом Осколе и соседнем (30 км) Губкине. Такая вот "естественная монополия" местного масштаба. Соответственно, и политика здесь во многом определяется управлением комбината. В Старооскольской городской думе до недавнего времени 14 из 22 депутатов стояли на профсоюзном учете в ОЭМК, с 1999 года появился у комбината и "свой человек" в Госдуме — А.В.Скоч (группа "Народный депутат").
До недавнего времени это сверхсовременное металлургическое производство (нынешний производственный цикл окончательно сложился в 1990 году) находилось под контролем "Газпрома", вернее, его дочерней структуры "Газметалл", возглавляемой Алишером Усмановым. Однако 15 марта с.г. в газете "Коммерсантъ-daily" прошло сообщение, что принадлежащие "Газметаллу" 16,547% акций ОЭМК и 57,117% акций Лебединского ГОКа, доставшиеся "в наследство" от банка "Российский кредит", будут проданы группе "Интерфин", контролируемой нынешним менеджером "Газметалла", генеральным директором ОЭМК Львом Кветным. Именно своему "генеральному" сотрудники комбината ставят в заслугу почти завершенный ввод в строй стана-350. Хотя собственно прокатное оборудование для него было закуплено больше десяти лет назад, еще при СССР, необходимые на создание инфраструктуры и нового производственного корпуса 160 млн. долларов удалось найти только два года назад. Реальные инвестиции в развитие основного производства — нынче не слишком распространенное явление в российском бизнесе. Тем интереснее, насколько они окажутся оправданными. Покупателей на новый среднесортный и мелкосортный прокат ОЭМК ищут повсюду. Впрочем, момента истины дожидаться осталось недолго. Пусконаладочные работы на стане должны быть завершены в июле — к профессиональному празднику, Дню металлурга.
Выточенные из кварца четыре прозрачных слива, по два с каждой стороны ковша, яростно светятся белым огнем. Рабочий подсыпает на стыки шлак, чтобы оградить металл даже от мизерного доступа атмосферных газов через микроскопические зазоры. Шлак тоже разогревается, плавится, медленно стекает вниз. Но теперь он уже не опасен для стали. Четыре длинные красные ленты, на глазах остывая, выползают из-под разливочного ковша. Тут же их режет на стандартные слябы струя кислорода. Все, здесь смотреть больше вроде бы не на что. Тем же путем возвращаемся к началу, к электродуговым печам, куда загружают очередную порцию сырья — металлизированных окатышей.
— С этими окатышами тоже история...— рассказывает мой провожатый.— Практически чистый металл, не больше 3% примесей. Но продавать его нельзя — при хранении железо самовозгорается из-за контакта с атмосферным кислородом. Здесь-то это никакого значения не имеет, все сразу в дело идет, а вот при перевозках, да еще с длинным плечом... Короче, никто никогда и нигде металлизированные окатыши на сторону не продавал. А мы придумали, как это сделать. Тут меловые отложения рядом — поливаем наши окатыши известковым молочком и везем их хоть в Японию, хоть в Австралию: ничего им не делается.