Газета Завтра 479 (4 2003)
Шрифт:
Отдельное слово нужно сказать о досмотрах личных вещей, или, по-арестантски, о "шмонах". Во-первых, вопреки закону они всегда проводятся в отсутствие заключенных. Всю камеру выводят в другое помещение, оставляя иногда одного-двух человек. И начинается нечто невообразимое! Вещи из сумок грубо вытряхивают прямо на пол, все из разных сумок в одну кучу или раскидывают по всей камере. Многое из вещей рвется, ломается, пачкается. Охрана переворачивает постели и ходит по чистому белью в сапогах! Горе, если в камере найдется брага — самодельный спиртной напиток. Тогда одежда, собранная со всей камеры в кучу поливается сверху этой брагой! После того, как я увидел это в первый раз (совсем не последний) мне показалось, что охрану тоже набирают из невменяемых, из самых буйных, с
При шмонах обычно отбирают самодельные металлические ножи-пластины для нарезки продуктов. Зеки их делают сами, потому что администрация пластиковых ножей отродясь не выдавала. Отбираются самодельные плитки, ножницы и иголки. Последние два предмета охрана должна выдавать по просьбе заключенного, а после использования забирать. Но никто ничего не выдает, приходится всем этим обзаводиться нелегально и терять все это при шмонах.
Сотрудники СИЗО воруют вещи. Например, часы под запретом; чтобы их иметь нужно разрешение, и их заносят в карточку. Если при обыске у зека находят часы, а в карточке их нет, то они, часы, уходят в неизвестном направлении безо всяких бумажек об изъятии. Иногда охранники доходят до того, что воруют сигареты и продукты!
Жаловаться на все это бесполезно. Заявления не проходят. Должность воспитателя формально существует, но реально его или нет, или он ничем не помогает.
Больные люди подолгу сидят в тюрьме... Их окружает совсем непригодный для жизни быт, их постоянно преследует нужда, многие из них сидят в нищете, не имея лишних трусов. Что об этом говорить, когда иной раз в камеру зимой попадают арестанты в тапочках, трико и майке!
Все это создает очень напряженную психологическую атмосферу, попадая в которую человек с нарушенной психикой неизбежно начинает быстро деградировать. На моих глазах не раз были случаи, когда в камеру заезжал практически здоровый человек, а выезжал через год на больницу почти полным идиотом, не осознающим происходящее и не способным жить без посторонней помощи.
В таких камерах бывают и разные проверки. Но как они проходят? Выбирается камере почище, почти всех зеков выгоняют на прогулку и заводят на минуту-другую проверяющих. Проверяющие как правило молчат, а тюремный начальник грозно вопрошает, нет ли жалоб, Зеки жмутся по стенкам и помалкивают. Проверка уйдет, а им здесь жить дальше, и от этого грозного начальника они, ой, как зависимы... Высказать жалобу можно. От этого ничего не изменится, только вот жалобщику, и так невменяемому, не поздоровится. Потому и молчат все в страхе.
Вот и рассказано о жизни психических больных, невменяемых заключенных на бутырской тюрьме, выводы пусть сделает любой прочитавший, и я думаю, что у разных людей они не будут слишком разные.
Психически больные преступники — "неудобная" для власти социальная группа, и технологии тихой, "гуманной" ликвидации таких групп власть уже неплохо освоила. Гибнут беспризорные дети, гибнут бездомные, гибнут наркоманы... Все по-разному, но гибнут. Как исподволь умерщвляются душевнобольные зеки я попытался рассказать. Что бы там не возражали оппоненты, но изнутри это именно так выглядит, и по сути является умерщвлением.
Александр БИРЮКОВ, СИЗО 48/2 (Бутырка), камера для "душевнобольных" №48
РУССКИЙ МEД
Александр Росляков
28 января 2003 0
5(480)
Date: 28-01-2002
Author: Александр Росляков
РУССКИЙ МEД
Я обожаю на досуге древнюю русскую забаву, называемую баней. И когда зимой бываю в подмосковном санаторном крае в районе Дорохово, обязательно езжу попариться в их бане — где не только очищаются от грязи спины местного народа, но и вольно чешутся, когда все между собой знакомы, языки.
Когда-то эта тесная банька работала чуть не каждый день недели; потом, по мере пожирания нашим реформенным орлом своей же решки, банные
Собственно это главный лейтмотив всех разговоров в дороховской бане, меняются только его отдельные предметы. И нынче речь зашла о двух, которых актуальность как бы показал этот барометр народный: о евреях и о Боге.
Мужик Петрович, главный местный краснобай, еще и мастер "делать" баню, то есть зачищать парилку, напускать и осаживать в ней пар, лет 60, с большущим пузом и мозольными ногами, в свободном банном духе запузырил вдруг:
— Все горе — от евреев! Я этого Райкина всегда терпеть не мог: "В греческом зале, в греческом зале!" — изображают русских пьянью, быдлом. Телевизор включишь, юмористы — все жиды, журналисты — через одного! Поймали в Чечне этого жиденыша-корреспондента, шпионил на бандитов — какой сразу хай! За это надо к стенке ставить, а из него героя сделали, интервью по всем каналам раздает!
— Петрович, че ты на евреев навалился? — вступил молодой бритоголовый парень, очень щеголявший своим редким здесь мобильным телефоном. — Да у меня, на хрен, все евреи, с кем работаю; те же, на хрен, люди…
Его живо перебил такой же, с головой под ноль, ровесник:
— Есть жиды, а есть евреи, не надо путать! Жид — кто такой? Кто в старом времени держал шинок…
— А все евреи и держали их! — Забрал обратно в свои руки речь Петрович. — Я что ли с ними не работал? В Одинцово был кондитерский цех, Иван Иванович — начальник, а заместитель — Моисей Соломонович, он кассу всю держал. К нему мужик придет: "Соломонович, одолжи трешку, завтра отдам!" А он: "Неправильно просишь! Надо сказать: не завтра отдам, а по возможности. Откуда у тебя завтра трешка будет?" Даст рубль — но не за так, что-то обязательно за это сделать надо. Мешок стоит в этом углу, перетащи его вон в тот. Он и там не нужен, другому велит оттащить обратно, лишь бы человека утрудить. А Мишка Зыкин у нас был водителем на "каблучке", развозил пирожные, Моисей ему по двадцать пять рублей в день платил, тогда большие деньги были! И как-то дает ему конверт: тому-то отвези. Мишка обратно приезжает, а Моисей его уже в воротах ждет: "Вот тебе трудовая, вот расчет, пошел на хрен". Мишка ко мне: "За что? Конверт дал, ну, мне интересно, что там, распечатал, а там — ничего. Только написано: "Дурак ты, Мишка!"" Я говорю: "Дурак ты и есть, это он тебя проверял, а ты попался!" А другой раз мы напились, добавить надо — денег нету. А у Моисея был свой сейф в столе, вот так под крышку надо залезть, там замок, хрен отопрешь, а денег — страшно! Давай туда залезем, чуть возьмем, он не заметит! А он как раз за шторкой за стеклом стоял, выскакивает: "Ах вы сволочи! Ну завтра я вам покажу!" Завтра зовет всех нас к Иван Иванычу: "Они меня убить хотели!" Как убить? А вот так, я все слышал! А Иван Иваныч-то его боялся, какой он был начальник, главный-то во всем был Моисей!..
— Ну и чем кончилось?
— А я уволился оттуда, на хрен мне такие пироги!
— Ну и выходит, что еврей был умный, а русские — дураки!
— Не надо! Русский человек все может: спутник запустить, атомоход построить, одного не может: хорошо жить. А еврей только это и может. Русский в большом силен — а не дрочить вот этот малый бизнес. Когда я был на БАМе по вербовке, к нам кинули зимой стройбат. Мороз за 40, даже зэков не выводят — русские парни чуть не голые по пояс грунт долбят ломами, от них пар столбом. А хачики в тулупах у костра стоят, аж синие уже: "Ой, холодно! Ой, умираем!" Теперь они по всей России нас дерут, они — да жидовня, а русские — как у самих себя в гостях…