Газета Завтра 518 (43 2003)
Шрифт:
водка, титьки, бензин… океаны вранья…
огороды костей, парники черепов.
прохудился "кондом"… кошка ловит клопов…
и бездомные псы ночью сильно орут
их отлов прекращён: сами вымрут? не мрут.
скоро, скоро зима мир почистит вокруг.
курит, но бросил пить мой спивавшийся друг.
я трудился с весны и кряхчу до сих пор.
строю что-то. сломал вот уж третий топор.
строю что-то… зимой, может быть, отдохну.
к середине зимы простужусь и чихну.
так, чего-то хотел. лучше не вспоминать…
лучше матом шипеть, чем безвольно стонать…
мой не спившийся
разучился писать. просто гонишь фуфло.
я цинично кивну головою в ответ.
бесполезен любой бесполезный совет.
нам спасаться зачем? от чего? почему?
ничего не спасти. неподвластно уму.
сам я эту беду чем-нибудь да залью.
до свидания. чао. гудбай и адью…
проштудировал жизнь, как талмуд — иудей.
ведь не бисер же свиньям… пишу для людей.
ДОПЛАТНЫЕ ПИСЬМА
28 октября 2003 0
44(519)
Date: 28-10-2003
Author: М.Ковров
ДОПЛАТНЫЕ ПИСЬМА
Федор Абрамов, оказываясь в Москве, любил заходить в ЦДЛ. Где с тебя сразу слетал провинциализм. Так и на этот раз. Снял пальто на вешалке, легко преодолел три ступеньки, разбежался глазом. Среди цветастых афиш нелепо торчал листок, потому и вчитался. Письменными буквами от руки сообщалось о смерти 31 октября 1973 г. члена СП с 1934 г. Бориса Викторовича Шергина. Ни фотографии, ни указания о дне похорон. Какой-нибудь ударник, призванный в литературу в тридцатые годы. А может, это тот Шергин... Нет, не может быть, о том рыдал бы сейчас весь Дом литераторов. Спросил. Никто не знает. Позвонил Юре Галкину, и Юра говорит: да, тот самый.
Его мать была из Соломбалы, там у деда шили паруса. В мастерскую захаживали моряки. Здесь и увидал ее будущий отец, мурманский штурман: борода русая, круговая, волосы на прямой пробор, щеголь.
Поговорить, даже познакомиться было трудно. В будни она просиживала за работой, в праздники — с толстой поморской книгой, у того же окна. Не любила ни в гости, ни на гулянья.
Прошло лето. По случаю праздника дед с дочкой сидят за чтением. В палисаднике скрипнула калитка, и вошел штурман. Приподнял фуражку, смотрит. На нее. Но и дед не слепой, приоткрыл раму:
— Что ходите тут?
— Малину беру.
А уж о Покрове. Снег идет...Старик — дочери:
— Аннушка, что плачешь?.. Аннушка, люди говорят, ты ему надобна.
Стал с визитами ходить. Однажды застал одну. Поглядели разноцветные рисунки "Винограда Российского" Андрея Денисова из Выгореции, о преследованиях староверов, писанного в начале XVIII века. Помолчали.
— Вы все с книгой, Анна Ивановна... Замуж не собираетесь...
— Ни за царя, ни за князя не пойду.
Упавшим голосом:
— Аннушка, а за меня пошли бы?
Она, шепотом:
— За тебя нельзя отказаться.
Первые годы замужества мать от отца не оставалась, с ним в море ходила. Потом хозяйство стало дома задерживать и дети. До году ребят на карточку не снимали, даже срисовывать не давали и пуще всего зеркала не показывали. "А годовалого меня увековечили. Такое чудышко толстоголовое в альбоме сидит, вроде гири на прилавке" ("Отцово знанье"). Засыпал на коленях у матери под песню. Мама дома или куда в лодке одна
— Вот, мамушка, у тебя и нету деушки, я ведь папина!
— Ну дак что, я тебе и платьев шить не буду.
— Я сама нашью, модных.
Комнат
ки в доме маленькие, низенькие, будто каютки, окошечки коротенькие, полы желтенькие, столы, двери расписаны травами, с потолков птички растопорщились деревянные, по стенам на полочках — корабельные модели, отцово мастерство. Он был из крестьян, в детстве пришел в Архангельск с Вычегды. Но старинного роду: прадеды помянуты во многих документах Устюга Великого и Соли Вычегодской. Начал с нуля и дошел до корабельного мастера первой статьи. Снискал уважение и дружбу знаменитых государей-кормщиков: Максима Лоушкина, Конона Вторушина, Василия Гостева, Пафнутия Анкудинова (по теперешнему — капитан морского промыслового судна, как и "судостроение" вместо "художество").
Отец про море пел и говорил; возьмет его на руку, сестру на другую, ходит по горнице и поет. Написал азбуку, целую книжку, подарил к Новому 1902 году, а в ней корабли и рыбы, и птицы — разрисовал красками и золотом; к азбуке — указочка костяная, резная. Грамоте больше учила мама. Поступил в школу, умея читать и писать.
Город стоял у моря, а ни о Севере, ни о море в школе никогда не слыхали; весь разум помещался в рукописных поморских книгах, почти в каждой семье — личная библиотека; Ломоносов, Шергин — не случайность.
Уже в XII веке поморы строили суда "сообразно натуре моря Ледовитого". Указ Петра Первого, повелевающий строить суда по голландскому образцу, имел то последствие, что архангельские поморы-корабельщики остались староверами. Иноземные суда не выдерживали встреч со льдами и стояли весной по месяцу и по два в Еконской губе до освобождения гирла Белого моря от льдов, Кольской же лодье "некогда глядеть на сей стоячий артикул" — ценился каждый день; и хотя дорога "и торосовата, но, когда то за обычай, то и весьма сносно" (Федор Вишняков, "Книга морского ходу"). Царский указ оказался бессилен перед натурой моря ледовитого, постройка лодей продолжалась до конца XIX века. Этот "новоманерный вид судов" был и "превосходителен в морских баталиях".
Морскому знанию учились по книгам. Прилагаемые в них чертежи укреплялись "сказательным писанием". Их практическая часть была более содержательна, чем современные лоции; там были особые статьи: как предугадать погоду по цвету морской волны, по оттенку неба, по движению и форме облаков, о суточных временах прохода меж льдов; там же приложены и Уставы, где в "немногих словесах вложен мног разум". Уставы состояли из постановлений: "За которым человеком сыщется какое воровство или татьба, или какое скаредное дело, кто сироту обидит или деньги в рост давал, того в промышленный поход не брать", "От веков поведено начатки промыслу нищим давать, мореходных и промышленных людей вдовам и сиротам. Зверя давать мерного, а не детыша. И кожа чтоб не резана, не колота", "Дочку или племянницу хромую или кривую подчиненным и меньшим людям не навязывать. Гораздых девок в господу не пихать" (т.е. в сословие господ), "Беседуя со старшим, не сядь, пока не повелит сесть. Рассмеявшись, не кажи зубы" и т.д. ("Устьянский правильник", писан почерком XVIII века).