Газета Завтра 897 (4 2011)
Шрифт:
30. Андрей Синявский
31. Владимир Лакшин
32. Владимир Турбин
33. Феликс Кузнецов
34. Вадим Кожинов
35. Михаил Лобанов
36. Виктор Чалмаев
37. Анатолий Ланщиков
38. Игорь Дедков
39. Юрий Селезнёв
40.
41. Игорь Золотусский
42. Владимир Бушин
43. Марк Любомудров
44. Лев Аннинский
45. Владимир Гусев
46. Валентин Курбатов
47. Сергей Чупринин
48. Наталья Иванова
49. Виктор Топоров
50. Владимир Бондаренко
Виктор Пронин ЛЕГЕНДА НАШЕГО ВРЕМЕНИ
Да, Анатолия Владимировича Софронова вполне можно назвать легендой в журналистике, в поэзии, да, наверное, в жизни каждого человека, который соприкасался с ним по жизни, в работе, в путешествиях, а путешествовал он много, охотно и неустанно.
Я появился в редакции "Огонька" в 1977 году и первый же мой очерк вызвал разгромную реакцию всей редакционной летучки. Очерк назывался "Хорошо бы собаку купить" — бунинская строка: "Я камин затоплю, буду пить, хорошо бы собаку купить..." Цитирую по памяти. Речь там шла о трёх печальных случаях, связанных с собаками. Очерк занимал две полные полосы журнала, и название, набранное громадными буквами, тоже шло через две полосы. Ветераны журнала, проработавшие в нём не один десяток лет, уже в самом размере очерка почувствовали вызов со стороны новичка и дали, как говорится, бой.
Софронов долго всех слушал, а потом произнёс слова, которые я с тех пор несу по жизни, как некое руководство к действию...
— Что-то я вас не понимаю... — сказал он с недоумением. — Но ведь если так написано, значит, так можно написать.
Характер летучки изменился мгновенно, и моё положение в редакции было узаконено навсегда. Причём, настолько, что через год в библиотечке "Огонька" вышла моя книга сахалинских рассказов, а ещё через два-три года, точно не помню, под меня был создан отдел "Морали и права" с выделением отдельного кабинета.
Я оказался едва ли не единственным сотрудником, который ушёл из журнала по собственному желанию, по доброй воле — на творческую работу.
До сих пор удивляюсь собственному безрассудству, сейчас бы ни за что не ушёл.
А с Анатолием Владимировичем мы встретились уже в ЦДЛе.
— Как поживаешь, Витя? — спросил он.
— Да поживаю, Анатолий Владимирович...
— Слышал о твоих подвигах...
—
— Да ладно тебе, — усмехнулся он.
...А последний раз я видел Софронова в Колонном зале Дома союзов — он, естественно, в президиуме, я — в зале. Увидев меня, Анатолий Владимирович приветственно махнул рукой. Незначащий, вроде бы, усталый жест, но он прозвучал для меня, как доброе напутствие большого Мастера.
Владимир Берязев «СКОРО ЗИМА...»
***
Вдоль Нарымского края я ехал осеннею мглой,
Обь свои берега вышивала морозной иглой.
Над стальною водою кружили снежинок рои,
И вели за ледовую власть затяжные бои.
По Могильному мысу на волю — из плена болот,
По мобильному зову к любимой летит Ланцелот.
Ах, куда мне до этого рыцаря, скоро зима,
На Кудыкину гору пора, где тюрьма да сума.
Там олонецкий старец грустит на проклятом яру,
Там пытаются продемонстрировать смерть на миру
Добровольцы седые призыва советских времён,
А бойцы молодые слагают обрывки знамён
У подножия века, где накрепко погребены
И невинные души, и мощи великой страны.
И уже на стремнине то место, где в лютой ночи
Пели ангелы жертвам и черпали смерть палачи.
***
Пузатая луковица золотистая размером с кулак,
катается в эмалированной чашке, слегка потрескивая,
не стискивай сердце нежностью, милая, это прощанья знак
или просьба прощенья, что лезвием начертала Лесбия.
Удостой меня милости посередь Великого поста,
уже не до страсти-ревности, не до раскатов огненных:
как я люблю, когда улыбаются тихие твои уста,
львиною ленью в ласковых иероглифах…
Белое тело капусты, оливы ток,
печь духовая веет овсяной сутью, идеже хощет,
храм за окном в круговерти снежной, и мартовский кровоток
душу, как рубаху льняную, в полынье полощет.
Скоро-скоро, родная, и солнце вылупится, и горелуковая шелуха
золото и смирну отдаст для воскресной славы,