Газета Завтра 929 (36 2011)
Шрифт:
Правда. Наши "старые мастера" делали рекламу плохую всегда и везде. Не по причине бездарности, а по объективным показателям: есть такие области, куда без специальных знаний не ходят. Реклама — не искусство, реклама — наука. Механизмы создания потребностей и формулы продвижения на рынок удовлетворяющих эти потребности товаров, как уже было сказано. Другое дело, если задача ставится иная. Как зачастую и бывало в СССР, когда требовалось сохранение однородности и изотропности пространства в границах Отдельно Взятой Страны. Было важно не столько проинформировать население о том, что в Латвии вышел новый приемник VEF и
Культура потребления воспитывалась тоже. Ненужное постепенно вытесняло необходимое. Страна, в которой не было рабов, превращалась в страну, где не осталось хозяев. Где официант, будучи лакеем по сути, де юре таковым не считался, становясь "культурным потребителем". Где таксист конкурировал с товароведом в высокомерной пошлости разбогатевшего хама и соревновался со швейцаром в виртуозности получения чаевых. Где музыкант был счастлив играть в кабаке. Где каждый директор гастронома считал себя солью земли.
Давайте признаем честно: советскую рекламу не смотрели никогда, как сейчас не смотрят TV-sale, продукция которого рассчитана на домохозяек из категории "белый мусор". Поэтому утверждение "крутости" соврекламы в духе: "Она же была, как короткометражные фильмы" — не проходит. Мы видим на канале для "белого отребья" эпопеи в стиле эпизодов телесериала и почему-то не считаем их произведениями искусства. Достижением техники манипулирования — да, поскольку таргет-группы упомянутых роликов короткометражного кинопроизводства таковы, что видимое приходятся им по душе и по разуму.
Именно от подобного их нано-мозг вырабатывает эндорфины. Прежние "криэйторы" не были бездарями — они были новичками, они плохо работали с понятием "целевая аудитория", неоправданно сужали его. Но для зрителя, которого "вычислили", работали неплохо.
О высоком уровне нынешних манипуляторов говорит сам фестиваль. Организаторы внесли минимальные изменения в позднесоветскую эстетику, можно сказать, нано-изменения, и сделали из ничего событие. Всего лишь обернув ностальгию в чуть-чуть актуализированную упаковку.
Фестиваль продлится до 14 сентября, и нет никакой гарантии, что я вновь не окажусь в зрительном зале "КИНОклуба на Винзаводе".
Владимир Винников -- Апостроф
Владимир Бондаренко. Русская литература ХХ века. 100 лучших поэтов, прозаиков, критиков. — М.: РИД "Российский писатель", 2011, 336 с., 500 экз.
Владимир Григорьевич Бондаренко — всегда свой среди чужих, чужой среди своих. И не потому, что "так сложилось", — вовсе нет. Это позиция и принцип. Если угодно, выстраданные, подтверждённые не только сорока годами работы в литературе, тремя инфарктами (самая опасная для здоровья профессия после шахтёра — литературный критик), но и той острейшей реакцией,
Латинское слово "провокация" в русском языке давно приобрело отрицательное значение, и заниматься провокациями, провоцировать кого-то, быть провокатором — дело недостойное и порицаемое. Однако изначально (в точном смысле латинского выражения pro vocatio) оно означало именно побуждение к волеизъявлению (иногда — обязывающего характера), но не более того.
Великим провокатором был пушкинский Балда — и кого он, к тому же, провоцировал? — нечистую силу!
Верёвкой хочу море морщить,
Да вас, проклятое племя, корчить!
Многие читатели понимают это, и сам критик радуется такому пониманию, приводя их слова: "А всё равно, молодец Бондаренко! Всколыхнул болото... Пока мы всё это обсуждаем — мы живы!.."
Правда же — ну, кому нужен критик, который никого не задевает, ничего не затевает, с которым не о чем "ругаться"? Только тем авторам, кого он хвалит? Это непрофессионально.
Лев Аннинский, Владимир Бондаренко, Виктор Топоров (перечисляю пофамильно в алфавитном порядке), кто бы как ни относился к их взглядам и творчеству, — именно профессионалы, и свои профессиональные функции они исполняют с блеском. Кого-то этот блеск может раздражать, кого-то — ослеплять, а кому-то — освещать дорогу.
Но главное у обозначенной выше тройки качество, редкое и почти напрочь отсутствующее у других современных отечественных критиков, — стремление постоянно подвергать сомнению не чужое, а своё (это "своё" у них очень разное, но оно есть, что редкость тоже).
"Свой среди чужих, чужой среди своих" — в этом качестве Владимир Бондаренко, начинавший как поэт-модернист, и до сих пор благодарный Иосифу Бродскому за "прививку от самомнения", а сегодня пишущий далеко не "реалистическую" прозу, — вовсе не одинок. Отсюда все обвинения в адрес Бондаренко как "гуттаперчевого критика", который "и нашим, и вашим". Но, по-моему, гораздо лучше и честнее сомневаться, искать истину, ошибаться и "набивать шишки" при этом, чем довольствоваться очевидным суррогатом истины только потому, что так "удобнее".
Рецензируемая книга представляет собой, по сути, сборник слегка переработанных статей, которые публиковались в "Дне литературы" и "Завтра", плюс избранные отклики читателей и авторские комментарии к ним. Подвести литературные итоги календарного ХХ века (лично мне, кстати, куда ближе "ахматовская" хронология, в которой прошлый век считается "коротким", начинаясь в августе 1914 года Первой мировой и завершаясь в декабре 1991-го крушением Советского Союза. — В.В. ) от Льва Толстого до Виктора Пелевина в прозе (и драматургии, замечу, — в "бондаренковский" список попали пьесы Чехова "Вишнёвый сад" и Всеволода Вишневского "Оптимистическая трагедия". — В.В. ), от Александра Блока до Ильи Кормильцева в поэзии, от Владимира Стасова до Ефима Лямпорта в критике, — работа немалая.