Газлайтер. Том 25

Володин Григорий Григорьевич

— Только через мой труп, — рыкнул Золотой, ныряет, подныривает под вертолёт, перехватывает его когтями. Стекло трещит, корпус вибрирует от напряжения. Люди визжат. Кто-то кричит про вторжение иномирян. Один даже крестится.

Дракон напрягается. Изгибается. И уходит вверх. С этим гремящим ведром в лапах.

Приземляться? Нет. Потеря времени. Внизу — пробки, крыши, камеры. Пока сядет — корова уже уйдёт к кому-то другому.

Значит — вперёд. Через центр. Над башнями. Над дорогами. Над людскими головами.

И

если кто-то в тот момент поднял взгляд в небо — он видел:

Золотой дракон. С вертолётом в лапах, как с добычей. Мчит над Москвой на бешеной скорости.

А в голове у него бьётся только одно:

— Ради мяса. Ради чёртовой коровы.

* * *

Только я закончил передачу сообщения Дятлю, как с южной стороны банкетного шатра раздался такой рёв, что у хрустальных бокалов пошли микротрещины.

Я оборачиваюсь.

Красный краб, тот самый с банкетного стола, поднимается. Скрежет, хруст, посуда летит в стороны, угощения сметаются, жюльен и кальмары — по полу. На панцире проступают костяные наросты, как рёбра, рвущиеся наружу. Из трещин сочится тёмно-зелёная слизь, запах — тухлое мясо с серой.

Краб двигается уже не как зверь, а как боевой автомат с волей к убийству. Мертвого зверя подняли некромантией. Перекачанная маной нежить. Вот и сюрприз от Паскевича.

И рядом с тварью оказались Маша Морозова и Настя Лопухина. Обе в вечерних платьях, обе застыли, как фигуры из стекла. Одно неосторожное движение — и клешня срежет их пополам. И чего они доспехи не одевают? А, вот одели, умницы.

— Вот же… — выдыхаю я.

Мгновенно перехожу в мысленный канал и бросаю Гришке, который болтался у фонтана с лимонадом.

— Вдвоём! С флангов! Живо!

— Понял! — откликается казах, уже облачённый в доспех из молний. И почти сразу, раздаётся его фирменный боевой клич:

— В атаку, вот таккуууу!!

Я хмыкаю. Он и вправду до сих пор это кричит.

Но краб — был лишь началом. Из-за живой изгороди посыпались другие твари. Лезли, прорывались. Тоже мертвые звери. Лапы и спины покрыты чёрной глиной, ещё влажной. Пасть у одного вообще была набита землёй, будто он только что жевал собственную могилу.

Ну Паскевич, ну артист! Закопал зверушек в саду — и вот теперь они повылезали! Паскевич всё просчитал. Хотел вымотать гостей через «теплицу», ослабить дворян, чтобы удар пришёлся по уставшим, беспомощным магам.

Но я сломал ему сценарий. Восстановил силы всех дворян, пока он сидел на фарфоровом троне.

Слева Морозов уже работает — ледяная магия ложится волнами, замораживая тропинки. Сквозь пар и иней выпрыгивают звери, срываясь на животах, но тормозят.

Справа Гришка поднимает руку, молния собирается на ладони, как бешеный осиный рой. Разряд — тяжёлый, хлёсткий, прямо в плечо крабу. Хитин лопается. От удара воздух наполняется запахом палёной нечисти.

Я не отстаю.

Рывком швыряю Каменный град — и камни сносят краба назад. Панцирь трескается.

И в этот момент я бросаюсь вперёд. Влетаю между тварью и княжнами, перехватываю их под руки и швыряю назад, за ближайшие деревья. Краб взревел, щёлкнул клешнёй — мимо, слишком поздно.

Сердце стучит в ушах, но я уже встаю в теневом доспехе. Справа — казах, сверкает молниями.

— Как в старые добрые, Даня!

Ну да. Я и Гришка, плечом к плечу. Как в те времена, когда нас звали «Юными Русичами». Только теперь враги крупнее. Но принципы — всё те же.

— Маша! Лопухина! Бегите прочь! — ору я на ходу, швыряя очередную глыбу в чертову красную кастрюлю.

Девчонки реагируют мгновенно. Молодцы. Только вот княжна Лопухина успевает вскинуть руки и обиженно выкрикнуть:

— А почему это я по фамилии?!

Серьёзно? Даже в такой момент?

— Настя! Уходим! — более разумная княжна Морозова уводит обиженную подругу.

А вообще, ситуация занятная. Краб восстаёт именно в тот момент, когда рядом оказывается Маша. Совпадение? Нет уж.

Паскевич целился именно в неё. Старая обида? Вполне возможно. Маша когда-то ему отказала, и, судя по масштабу этой постановки, болело у него сильно. Не отпустило. Даже теперь, когда он уже одержимый — затаённая злоба, похоже, никуда не делась. Только стала продуктивнее.

Я переключаюсь мысленно. Связь — мгновенно на всех своих женщин. В первую очередь — на Лакомку:

— Защищайте все Светку!

— А с чего это меня? — тут же вспыхивает Светка, но Лакомка уже рявкает в ответ:

— Света! Ты же беременна, твою ж мать! За спину!

И всё. Спор окончен.

Я ощущаю, как моё солнышко-альва в одно мгновение преображается. Рёв, вспышка — и Лакомка уже не блондинистая прелесть в платье, а ирабиса-пума в боевой форме, с когтями, мускулами и феромонами угрозы. Она заслоняет Светку, расправляя плечи. Огненные доспехи на Светке вспыхивают, и та, хоть и бурчит, отступает послушно, как надо.

Я этого не вижу глазами — но ощущаю мыслью. Сознания моих женщин у меня на виду, как на ладони.

А сам я продолжаю месить краба. Камни — летят. Тьма — сгущается и бьёт, как кнут. Огонь — вспыхивает с пальцев и обжигает гниющие шипы. Гришка рядом работает мощно — электричество трещит, хлещет, краба дёргает, как от удара по аккумулятору. Изо рта у твари уже валит чёрный дым.

— Гришка! Отходи! — кричу я, чувствую — Сейчас рванёт.

И именно в этот момент сад накрывает тень. Золотой нависает над деревьями… только вот зачем он притащил вертолёт — вопрос. Не снижаясь, он резко взмахивает крыльями, разворачивается в воздухе и обрушивает на краба столб чистого огня. Адское пламя, воздух взрывается жаром, как в раскалённой духовке. Краб взвывает, панцирь трещит, валит пар.