Газлайтер. Том 25

Володин Григорий Григорьевич

Но тут — треск. Системы ПВО усадьбы оживают. Из башен выдвигаются турели и открывают огонь. Плазма, трассеры, пули — всё по Дракону. Ну дебилы! Не в того стреляете! Хотя откуда им знать?!. Да и пошли они! Это уже не мои проблемы!

Дракону обстрел по барабану — спрятался вместе с вертолетом под жёлтым щитом, пули отскакивают, заряды гаснут. Крылатый ящер прошивает оборону, как крейсер сквозь рой пчёл, только фыркает в небо.

— Отлети и будь поблизости, — бросаю мысленно. — Чтоб

не долбили второй раз.

— С тебя коровка, человек! Ха-ха-ха! Я успел!

Он уносится от усадьбы, сверкающий и довольный.

Дворяне, кстати, быстро справились с остальными зверями, хоть они и были послабее краба, но все равно молодцы. Морозов накатил на зверьё ледяную стихию — тропинки превратились в глянцевые коридоры для падения, мороз ложился слоями, щёлкал, сковывал. Остальные тоже не подвели. Стали в строй, работали грамотно: заклинания — точно по цели, прикрытие — без паники. Благородные — но не беспомощные. Вот это я понимаю: не просто титул, а хотя бы базовая огнеподдержка.

— Данила Степанович, вы вызвали своего Дракона? — удивился граф Горланов.

— Да, верно.

— Очень вовремя, — кивает граф Стяжков, — ведь на Паскевичам больше нет доверия.

И вдруг — взрыв. Грохнуло в самой усадьбе так, что у трёх ближайших дворянок дрогнули прически.

Откуда? Из самой усадьбы. Там, где один Демон сидел на своём фарфоровом троне и не подозревал, что под ним в сантехнике ждали мины. Находясь в глубокозадумчивости, скажем так.

Ломтик отработал по инструкции.

Я метнулся к своим женщинам. Проверить: все ли на месте, кто где, каково состояние. Светка в огненном доспехе, Лакомка и Настя все еще в звероформе, Камила уже кому-то лечит порванную артерию, Леночка Айра и Гепара тут же невредимые.

Кстати, пока я там дрался, было и маленькое представление.

Я, чтобы не скучать, поднял в воздух всех тех мелких крабов и окуней, что до этого лежали на банкетных блюдах. Оживил их, сгустил на них каменные панцири, вложил пару векторов на нападение — и кинул рой мелкой каменной нежити прямо в красного краба. Получилось красиво: десятки маленьких панцирников кусали, отвлекали, мешали.

— А что это было?! — спрашивает Гришка, кивая в сторону усадьбы. Там ещё дымок весело валит из окна.

— Не обращай внимания, — отвечаю я невозмутимо. — Нам и без этого хватает забот. Например — эвакуировать наших дам.

И тут начинается представление номер два.

Князь Степан Паскевич стоит бледный, как мел, в кольце собственной гвардии. Голова дёргается туда-сюда, губы подрагивают. Вокруг — дворяне, уже выстроились в полукруг, и по их лицам видно: злость кипит.

Первым выходит вперёд Морозов. Юрий Михайлович всегда действует первым.

— Стёпа… Что

это, чёрт побери, было?! — зычный бас. — Что ты тут устроил?!

— Я не знаю… — начинает лепетать Паскевич-старший, моргая и теряя лицо. — Эти звери… их здесь не было… мы проверяли всё…

— Ты на британцев работаешь, сволочь?! — неожиданно рявкает Морозов, и в толпе кто-то ахает. — Хотел цвет нации под корень срубить?

Паскевич задыхается, руки вскидывает, как дирижёр без оркестра.

— Что?! Нет! Господа! Дамы! Клянусь! Прошу! Я сам в шоке! Это покушение!

И вот — апогей. Из глубины усадьбы, под дымок и остаточный запашок канализации, появляется Дмитрий Паскевич. Весь в дерьме, простите. Но в канализационном шарме — по уши.

— Что… что случилось?.. — бормочет одержимый княжич, озираясь по сторонам с видом сбитого с толку простачка. Он замечает: Маша жива, дворяне целы, паники нет. И на секунду в его взгляде, брошенном на меня, вспыхивает ярость — быстрая, хищная. Но он быстро берёт себя в руки, делает полшага вперёд и бросает полудраматично, глядя прямо на отца:

— Кажется… на меня пытались совершить покушение.

Князь Степан тут же подхватывает волну, хватая за соломинку, как утопающий в болоте приличий:

— Видите, господа?! — говорит князь Паскевич, размахивая руками. — На моего сына тоже напали! Мы тоже жертвы!

И вот тут — хор бояр-братьев Мстиславских:

— Это мы ещё посмотрим, жертвы вы или нет. Ждите официальную жалобу. Думаю, Охранка тоже займётся этим. В вашем доме мы больше не останемся.

Дворяне начинают расходиться.

Я поворачиваюсь к своим.

— Нам тоже пора.

Жёны уже направляются к машине, а я иду следом, но на полпути останавливаюсь. Рядом — Дмитрий Паскевич. Он стоит, не двигаясь, сжав кулаки так, что костяшки побелели. Лицо перекошено, в глазах — ярость, перемешанная с унижением, и он изо всех сил старается выглядеть собранным. А одежда… ну, скажем так, последствия недавнего фарфорового инцидента на ней всё ещё заметны.

Я спокойно говорю:

— Дмитрий Степанович, а ваш-то красный краб оказался недобитком.

Он поднимает на меня глаза. Лицо — маска вежливого непонимания:

— Простите, вы о чём, Данила Степанович?

— О том, что краб вскочил и устроил тут представление. Хорошо, что никто не пострадал.

— Данила Степанович… — произносит он, изображая искреннее недоумение. — Вы серьёзно? Это же невозможно!

Ну да, конечно. А я, разумеется, тоже делаю вид, что не понимаю, кто передо мной. Что это не он — та самая демонюга, устроившая весь спектакль.

— Но это было, — говорю спокойно. — Не волнуйтесь. Я его уже упокоил навсегда.