Где нет княжон невинных
Шрифт:
— Наконец-то ты это сказала, сестра, — язвительно усмехнулась Ленда. — Вылезло шило из мешка. Ледошка — распутница, да? Но кто-то эту паршивку решил отправить в стоящий на отшибе заезжий двор, кто-то свиту собрал из глухих, слепых и пьющих. И наконец, кто-то воспользовался случаем. Не указывая пальцем, тот, кто благодаря своему положению стоит во главе всего рыцарства и обязан служить образчиком рыцарских достоинств.
— Ленда, ему было семнадцать лет! Нельзя винить нормального здорового парня в том, что он, пойдя на поводу у опытной и распущенной нахалки…
— …тринадцатилетки?!
— Ты что-то сказала?!
Вдруг стало очень тихо. Голос Петунки походил на скрежет выхватываемого из ножен клинка. Дебрен мысленно выругался. Он уже думал об этом, но ничего не сделал. Его немного оправдывал тот факт, что все было совершенно очевидно, Ленда слишком груба, а Петунка — умна. Рано или поздно у золотоволосой должны были открыться глаза. И — если верить Ленде — враждующие нации чуяли друг друга за мили. Но все равно совесть его грызла. Реакция оказалась сильнее, чем он предполагал.
— Бельничанка? — Трактирщице пришлось силой проталкивать вопрос сквозь стиснутое гневом горло. — Ты?
— А что? — процедила сквозь зубы Ленда.
— Под этой крышей, — хозяйка тоже цедила слова сквозь зубы, — не принимают бешеных собак, сукиных детей, кретинов и бельничан. Последних — особенно.
— Но, Петунка… — попытался исправить положение Выседел. — Ну какая из девицы Брангго бельничанка? Ты же слышишь, как она говорит. Это не их говор. Акцент у нее как у мэтра Дебрена, а он аж из Думайки родом, так далеко на востоке Лелонии, что, по слухам, у тамошних людей небо во рту черное. Да еще фамилия: Брангго… Ты слышала, чтобы кого-нибудь так на Загорье называли? Ты несправедливо девушку оскорбляешь таким обидным подозрением.
— Благодарю, господин Йежин, — буркнула Ленда. — За намерения, а не за результаты. Потому что ты сам меня обидел.
— Э… да ты что?
— Милые дамы… — пытался вмешаться Збрхл.
— Я уезжаю, Дебрен, — поднялась с лавки Ленда. — Не думаю, что ты станешь меня сопровождать. Не тебя здесь в один ряд с кретинами и сукиными детьми ставят. Но все же, если… то собирайся. Я больше ни одной бусинки под этой бордельной крышей не останусь. Збрхл, прощай! Желаю здоровья. Ты не виноват в том, что твои соплеменники — хамы.
— Акцент? — криво усмехнулась Петунка. — Чихала я на акцент! Ничего ты не знаешь, Йежин! Достаточно одного невежества! Такой самоуверенной, тупой, языкастой, упрямой, неблагодарной, порывистой и слепой может быть только бельничанка! Да — и еще завравшейся! Потому что в одном ты прав! Эта ее якобы родовая фамилия за несколько миль фальшью отдает!
— Я Брангго, дурная корова!! — Кулак Ленды хватанул по столу так, что подскочил бочонок. Збрхл здорово его опорожнил, но все равно вместе с бочонком подскочили на лавках все сидящие за столом. — Твое счастье, что я тебя уважаю!! Иначе б я все твои желтые космы повыдирала!
— Я?! Корова?! — Петунка тоже не могла больше усидеть. — Ты на себя глянь. Еще молодая девка, а до чего себя своим образом жизни довела?! Ну?! До чего?! У тебя зеркала в доме нет, что ли?!
— Заткнись!
— Милые дамы, не пристало интеллигентным женщинам…
— Замолкни, Збрхл! И не сиди на жопе, когда при тебе людей оскорбляют! Скажи что-нибудь!
— Может, лучше я… — начал Дебрен.
— Захлопни пасть! — взвизгнула Ленда. — Нечего свое черное небо показывать! Лучше седлай мне коня! Пока еще никто седла не испоганил! Или коня! Что меня нисколько не удивило бы в этом морвадском борделе!
— Это «Невинка», а не бордель, говнючка! Приличный трактир с двухсотлетней традицией! Ни хрена ты не смыслишь в гостиничном деле!
— Зато в борделях смыслю! С первого взгляда узнаю! Дебрен, скажи ей!
Дебрен предпочитал рта не раскрывать. Йежин, предчувствуя рукоприкладство, прижал к груди тарелку с кашей.
— Нечего ему говорить. Я сама в мойне видела! А вы, господин Дебрен, простите, что я с вашей особой это дело связывала! Не иначе, как на меня затмение нашло!
— Какое дело? — Вопрос Выседела должен был, казалось, помочь сменить тему. Увы, получилось только хуже.
— А ты не лезь! — прикрикнула на него жена. — И давай поднимай задницу с лавки! Не слышишь?! Барышне от нашего постоялого двора борделем несет! Выезжает! Конечно, не заплатив! Так, может, ты девицино барахло упакуешь, альфонс-шлюховод?!
Йежин встал, отставил тарелку, повернулся к Ленде.
— Конь, значит? Украденный или хромой?
— Да, именно что борделем! — отмахнулась Ленда, меча глазами молнии в Петунку. — Думаешь, у меня носа нет?! Не чую, как здесь благовониями несет? А пол дощатый и отдраен дочиста?! А шкуры у камелька, огонь, который настроение создает?! А мойня? Один к одному тайный дом разврата для особых клиентов! Два века традиций! Святая правда!
— Это клевета!
— Клевета?! Если б я хотела тебя оскорбить, то спросила бы о цепочках бессовестных! Сколько их там было, Дебрен?
— Три, — механически бросил он.
— По одной на каждой. — Ленда осеклась, удивленно подняла глаза. — Ты что сказал? Три?
Магун запоздало попытался скрыть лицо за кубком. Не получилось: они внимательно следили за ним. Все.
— Я? — однако попробовал он. — Что-то о трех?..
— Дебрен! — предостерегающе бросила Ленда.
— Дебрен… — прошептала зарумянившаяся Петунка, то ли скромно отводя глаза, то ли призывно трепеща длиннющими ресницами. — Ох.
— Ох? — Ленда тоже заговорила гораздо тише. Слишком тихо. — Ох! Черт побери… Так, значит, все-таки…
— Княжна, послушай…
— Это теммозанские цепочки, так ведь? — Не слушая его, она бросила угрюмый взгляд на хозяйку. — Ну конечно. Рубашка мало что сверху-то закрывает, сестра. Впрочем, неудивительно, жаль было б скрывать такие красивые… Там третьей не было. Хотя должна была быть…
— Петунка? — Збрхл пялился на золотоволосую немного жалостливо, немного мечтательно.
— Это типичный набор, — снова попытался Дебрен. — Танцовщиц живота. Собственно… если кто-то хоть немного разбирается… Это как со шпорами: видишь их и можешь смело поспорить, что выше найдешь рыцарский пояс. Потому что…