Где правда, там и ложь
Шрифт:
Я опустилась на банкетку у рояля.
– О нет! – воскликнула Хелена. – Она действительно собирается это делать!
– Привет! – сказал Карл. – Вы даёте концерт?
– Да, – ответила Коринна со злорадством в голосе. – Каролина хочет показать Хелене, как играть аллегро.
– Адажио, – поправила я и неуверенно опустила руки на клавиатуру. – И я просто хотела показать, что эти тридцать вторые… и шестнадцатые…
– Давай, начинай! – сказала Хелена. – Мы внимательно слушаем!
Моё сердце билось как сумасшедшее. Карл облокотился на рояль и с улыбкой посмотрел
Нет, если я сейчас начну играть, я всё испорчу. Я не могла этого допустить. Мне надо сыграть собачий вальс, улыбнуться и встать.
Я уставилась на ноты.
Коринна и Хелена хихикали за моей спиной, как будто их щекотали. Лео сказал: «Каролина», и это прозвучало как-то нервно.
Или встать, или собачий вальс. Одно из двух.
Карл с ожиданием смотрел на меня. И я не смогла устоять. Я начала играть. Первые пару тактов мои пальцы были несколько деревянными, но через некоторое время я разыгралась, и это странным образом расслабило меня. Веко стало меньше дёргаться, а потом и вовсе прекратило. Ноты мне были больше не нужны, память о произведении возвращалась с каждой нотой. Я всегда очень любила эту сонату, и было не важно, играю ли я её на фортепьяно или на клавесине. Ноты так и ложились под пальцы. Когда я начала вторую часть, вокруг смолкли разговоры, люди стали подтягиваться к роялю и смотреть на меня. Хихиканье за моей спиной давно прекратилось.
И бабушка с дедушкой Лео подошли ближе и слушали. Мне это было не важно. Я играла для Карла.
Когда я подымала взгляд, я видела его серьёзное лицо, и по какой-то странной причине я надеялась, что он считает игру на рояле такой же сексуальной, как вычисления.
Когда я закончила играть, все вокруг зааплодировали, Карл снова улыбнулся, а бабушка Лео сказала:
– Но это было просто чудесно, Каролина. Лео не сказал нам, что вы так талантливы.
Я услышала, как Лео за моей спиной втянул ртом воздух.
– Я хотел это сделать в какой-нибудь особенный момент, – сказал он холодно.
Я прикусила губу и неверяще посмотрела на свои руки. Почему я это сделала? Я, наверное, сошла с ума! Только ради этого чужого мужчины. Этого старого чужого мужчины. Отца Лео.
Его уже взяла в оборот Коринна, которая опять принялась его фотографировать. Хелена исчезла.
Я встала и повернулась к Лео, не в состоянии смотреть ему в глаза.
– Это было хорошо, – тихо сказал Лео. – Особенно для того, кто учился только флейте.
– Я никогда не говорила, что училась только флейте, – возразила я.
– Нет, говорила, – ответил Лео. – Таким образом ты смогла особенно изощрённо унизить мою сестру. И именно на глазах у отца.
Я хотела что-то ответить в свою защиту, но Лео перебил меня.
– Ты меня извинишь? Я пойду её поищу, она точно где-то спряталась и рыдает.
И он ушёл.
8
«Это нетрудно – тяжело воспринимать жизнь.
Трудно воспринимать её легко».
Эрих
Первая тетрадка для фрау Картхаус-Кюртен была уже наполовину исписана, и я решила сделать небольшой перерыв, потому что одна из кошек Мими запрыгнула на стол, куснула ручку и потёрлась своей большой головой о костяшки моих пальцев.
За окном уже темнело. Время принимать психо-пилюли. Я не стала подробно изучать инструкцию – возможные побочные действия у любого медикамента такие пугающие, что непонятно, как люди вообще решаются пить таблетки. Невольно спрашиваешь себя, что хуже – головная боль или вызываемые таблетками от головной боли сухость во рту и тошнота. В моём случае побочные действия были особенно курьёзными: при приёме одного из медикаментов «в редких случаях» могли возникать депрессии и перепады настроения. Хахаха.
Я как раз запивала таблетки водой из-под крана, когда зазвонил мой мобильник. Это была Мими, которая спросила, где это меня носит. Она ждёт уже несколько часов и очень волнуется. И сегодня она снова продала две пары туфель от Сантини 36-го размера. Если я и дальше буду мешкать, то на мою долю ничего не останется.
– Уже иду, – сказала я.
В «Пумпс и Помпс» как раз пили капучино.
Как обычно после обеда, магазин был полон детей и колясок, и если бы вокруг не висели полки с туфлями, то можно было подумать, что это комната матери и ребёнка.
Мими, которая с малышом на руках консультировала одну из покупательниц, махнула мне чёрным сланцем. Деловая партнёрша Мими и её подруга Констанца неожиданно чмокнула меня в щёку. В отличие от меня, у Мими всегда была куча подруг, и все они были очень милы со мной, просто потому, что я была любимой младшей сестрой Мими. Даже сейчас, когда я была гадкой и капризной вдовой сестрой Мими, они всё равно были милы и сердечны со мной.
– С сахаром или без, Каролина? – спросила Констанца.
– Без. Но побольше молочной пены, пожалуйста. И хорошо бы кусок яблочного пирога.
– Сейчас принесу! – Констанца одарила меня сияющей улыбкой.
– Э-э-э, я пошутила, – сказала я. – Я знаю, что это обувной магазин, а не кафе.
Для Констанцы это было, очевидно, новостью.
– Но я же испекла два противня яблочного пирога. Садись на диван, я всё тебе принесу.
На диване, огромном сооружении с кривыми ножками, уже сидела другая партнёрша Мими, Труди. Она кормила грудью своего ребёнка.
– Привет, печальная младшая сестра Мими, – сказала я, когда я села рядом.
– Привет, странная партнёрша Мими, которая, собственно, должна приходить в магазин только по вторникам и четвергам до обеда.
– Сижу ли я дома на диване или здесь, нет никакой разницы. О, Констанца, можно мне ещё яблочного пирога?
– Сейчас принесу! – крикнула Констанца.
Её дочь Нелли сидела на стуле за кассой и читала «Homo Фабер», наверное, для школы. Ей было около пятнадцати лет. Свои ноги она положила на стойку кассы. Туфли на ногах были разные, розовый кед на одной ноге и чёрная туфля с серебряной пряжкой на другой.