Где собака зарыта

Куинн Спенсер

– Мотоцикл, – сказал он. – Пропал бесследно.

Берни встал, и мы отправились дальше. Тропинка привела нас к самому дну каньона, а затем снова начала подниматься ввысь, прямо по склону красноватого оттенка холма. На самом верху обнаружился круглый куст, усеянный шипами.

– Еще следы шин, – сказал Берни. Это я и сам видел, а еще я кое-что почувствовал: запах, который был знаком мне из-за наших с Берни расследований, и еще с того далекого времени до кинологической школы. Травка. Я обошел место кругом, принюхиваясь, а Берни тем временем рассматривал что-то вдали, отвернувшись от солнца. Потом он недовольно что-то

проворчал. У Берни вообще был целый набор разнообразных ворчаний, и конкретно это значило: он что-то понял, и это что-то ему не нравится. Он поднял винтовку, прищурился в прицел и закрыл один глаз. Я замер, ожидая громкого «бам!», но никакого «бам!» не последовало. Вместо этого Берни все смотрел и смотрел в окуляр. Потом он сказал:

– Ну да, скамейка. Видно как на ладони.

Скамейка?

Берни опустил винтовку.

– Забавно, да? – сказал он. Я совершенно не понял, в чем заключалась шутка, да и Берни особо веселым не выглядел. – Время и пространство, – продолжил он. – Мы в том же самом месте, что и наш стрелок, просто не в том же самом времени, вот и все. Но… – он повернулся и потрепал меня по голове. – Но разве они не искривляются, время и пространство? Эйнштейн же об этом рассказывал? Следовательно, их границы размыты, и значит, стрелок все еще здесь. По крайней мере, частично.

Имело ли это все для меня хоть какой-либо смысл? Ну-ка, а для вас имеет? Давайте только честно.

Я широко открыл пасть, распахнул челюсть и очистил мысли, пока в голове не появилась приятная пустота; и в этот самый момент я снова почувствовал сильный запах травки. Я повернулся и последовал за ним: сначала вокруг куста, затем – вниз, под сплетение колючих веток. Пару раз я укололся, но зато нашел его: окурок косяка, лежащий на земле.

Я гавкнул.

– С другой стороны, – говорил Берни, – что насчет квантовой теории?

Я снова гавкнул.

– И не стоит забывать о теории струн… – не унимался он.

Я гавкнул в третий раз, уже громче.

– Чет? Ты что-то нашел?

Берни подошел ко мне, присел на корточки и отклонил в сторону колючую ветвь куста.

– О, – сказал он. – Господи.

А потом:

– Хороший мальчик, – он достал из кармана хирургическую перчатку, надел ее и подобрал окурок. – Все еще теплый, – сказал Берни, и лицо его помрачнело. – Вообще-то это пожароопасно. Я… – он резко замолчал, смотря куда-то под куст. – А это что? – он сунул руку поглубже в ветви. Спустя мгновение на его ладони лежала гильза от патрона. – 7,62х63 миллиметра. Стандартный охотничий калибр, – сказал Берни. Затем он положил рядом окурок. Я знал, что это значило: улики, целых две. – Видишь? Эйнштейн был прав. Частично он все еще с нами.

Ого. Стрелком что, был какой-то парень по имени Эйнштейн? Мы отправились назад к машине. Как Берни так быстро догадался? Какой-то там Эйнштейн не мог быть единственным стрелком в Долине, который балуется травкой – у нас таких было выше крыши.

– Представь только, каким бы он был детективом, – сказал Берни. – Я имею в виду Эйнштейна.

Это только запутало меня еще сильнее. У нас были конкуренты – Лен Уоттерс в Педройе, братья Мирабелли в Саншайн-Сити, но частный детектив Эйнштейн был мне незнаком. Нет, ради бога, мне не жалко – мы с Берни конкуренции не боялись. У нас вообще было все отлично – ну, за исключением финансов.

По

возвращению в офис Берни сел за компьютер и принялся что-то печать. Время от времени он бормотал себе под нос что-то вроде «курит травку», «оружие 7,62х63 калибра» и «имеет корыстные мотивы». Я лег на ковер. Корыстные мотивы? С корой я был знаком. Помню, как мы поехали в лес с палаткой – веселая поездка выдалась, и коры там было завались. Берни учил Чарли, как правильно рубить деревья, а потом – бац! Хорошо, что в палатке тогда никого не было. Но сейчас-то кора тут причем? Окурок от косяка, гильза патрона – больше мы ничего не нашли, верно? Впрочем, Берни я все равно верил.

Веки у меня стали тяжелыми. Такое у меня случается пару раз в день – прекрасное, трудно описуемое чувство, которое означает: настало время подремать. Дремать – это почти как спать, только с небольшой разницей. Но об этом мы сейчас говорить не будем, и вообще, я лично большой любитель и того, и другого.

Щелк-щелк-щелк. Вскоре я провалился в сон и очутился посреди леса, рядом со стоянкой для лагеря. Я преследовал белку, которая вскоре превратилась в жирную мускусную свинью, которую мы сегодня повстречали в каньоне – ну, вы знаете, как забавно устроены сны. Я начал гнаться за ней, а потом и за многими другими животными, причем некоторых, вроде игуан или водяных буйволов, я раньше видел только по каналу Дискавери. Странно, да? Забавно, как наш разум…

– Чет? Давай, здоровяк. Проснись и пой.

Проснись и пой? Пару секунд я пытался понять, в чем дело – в голове у меня все еще крутились игуаны и водяные буйволы – но потом вскочил и как следует отряхнулся движением, которое начиналось с морды и продолжалось до самого кончика хвоста.

– Хотел бы я тоже так уметь, – рассмеялся Берни.

Бедняга. У него даже хвоста нет. Представить себе не могу, как это неудобно. Как люди вообще умудряются сохранять равновесие при ходьбе?

Мы снова сели в Порш. Винтовку Берни с собой не взял, но прежде чем повернуть ключ зажигания, открыл бардачок и проверил, на месте ли его револьвер.

– Насколько я понимаю, – сказал он, – кто-то хочет мне отомстить. Кто-то, кого мы в свое время крепко прижали, – я не понимал, к чему клонит Берни, но уверен, он попал в самую суть. Мы вырулили с подъездной дорожки на Мескит-Роуд. – Помнишь Виктора Прола? – никакого Прола я не помнил, зато заметил Игги, отчаянно тявкающего за стеклом, и гавкнул ему в ответ. – Хороший мальчик, – похвалил меня Берни.

– Сложно забыть такого хмыря. Наркоторговец, обожает мотоциклы, с ума сходит по пушкам – и самое главное, его выпустили из тюрьмы две недели назад, – я все еще понятия не имел, о ком он говорит, и гавкнул еще раз, не зная, что еще делать. Берни потрепал меня по голове – очень мило с его стороны. Я подвинулся поближе.

Мы выехали на длинное шоссе, ведущее к центру, миру бизнеса и больших денег, а потом дальше, на другую сторону города. Небо растеряло всю свою голубизну, приобрело тусклый, бесцветный оттенок. На крыши небоскребов надвинулась сероватая дымка, целиком поглотившая верхние этажи. Мне от этого зрелища стало не по себе, хотя я точно не мог сказать, почему. Мне даже почти захотелось, чтобы Берни поднял крышу нашего кабриолета – что, впрочем, все равно было невозможно сделать. Какой-то там конденсатор перегорел или что-то в этом роде.