Где вера и любовь не продаются. Мемуары генерала Беляева
Шрифт:
Для быстрого проведения в жизнь принципов современного употребления артиллерии в бою Великий князь использовал моего брата Сергея Тимофеевича, который только что вернулся из Франции, где познакомился с работой и тактикой французской скорострельной артиллерии под руководством отца артиллерийской тактики генерала Ланглуа.
Брат прочитал ряд блестящих лекций по тактике артиллерии в связи с
Заваленный работою, брат иногда поручал мне отвечать на полемику, возбужденную отцом германской артиллерии генералом Роне, который пытался доказать, что данные немецкой легкой пушки, переделанной из орудия старого образца, и связанная с ней тактика выше русской. На самом деле немцы употребляли все усилия на создание тяжелой артиллерии – в каждом корпусе они сформировали по полку, кроме полков гаубиц, по одному на дивизию. С началом войны мы имели всего пять групп тяжелой артиллерии и по группе мортир на корпус.
Мне командир дивизиона поручил выработать на практике метод обучения команды разведчиков. Я взял себе новобранцев после двухмесячного обучения и через четыре месяца закончил их полную подготовку как ординарцев-разведчиков, телефонистов-сигналистов и артиллерийских наблюдателей. Они чертили кроки, составляли донесения и вели пристрелку не хуже любого офицера; для поднятия духа и уверенности в себе они были обучены фехтованию, рубке с коня и боевой стрельбе из револьвера. Кроме того, бегали на лыжах.
После блестящего смотра герцог не нашел другого слова, как заметить, что я был в парадной форме, а не в обыкновенной: я прилетел в последнюю минуту с панихиды, и у меня не было минуты дня переодевания.
Похвалу я получил совершенно с другой стороны. Мой бывший командир генерал Нищенков на совещании по выработке устава, настаивая на двухгодичном сроке обучения разведчиков, сказал: «Полковник Зедергольм
Практические стрельбы прошли прекрасно. На последней начальник артиллерии генерал Хитрово собрал батарейных командиров и озадачил их вопросом:
– Ну, а теперь я думаю проделать опыт с угломером по совершенно закрытой цели. Кто из господ батарейных командиров возьмет на себя провести его сейчас?
Последовавшая сцена напомнила мне былину о взятии Казани Иоанном Грозным: «больший за меньшего хоронится, а у меньшего и голоса нет». Иные отмалчивались, другие говорили о недостаточном усовершенствовании прибора. Самый живой, малютка Смысловский, спросил генерала:
– Но, ваше превосходительство, а если мы уложим снаряды в это стадо коров, кто возьмет на себя убытки?
На серпуховском полигоне так это и было. Стрелявший получил пожизненное прозвание тореадора, а его батарея целых две недели ела мясо невинных жертв, оплаченных из батарейной экономии.
– Ну, а если так… Дражайший Иван Тимофеевич, придется на чать с вас как с младшего.
Я приложил руку к козырьку и через минуту болтался уже на седле вышки Мейснера, с которым я взвился на десять метров от земли.
– Старшего офицера!
– У телефона подпоручик Стефанов.
– Направить батарейный веер в ориентир!
– Готово!
Я вытянул руку к цели, сжал ее в кулак (другого прибора я не захватил) и повернул веер в сторону поднявшейся 12-орудийной батареи.
– Правые 20–60, трубка 60. Орудиями правее! Великолепный разрыв задымил всю цель…
– Левее на две, 70, трубка 70.
– Батарею!
– Получена нулевая вилка. Два патрона, беглый огонь!
– Стойте, стойте – довольно!
Я слезаю и вытягиваюсь перед генералом. Он берет меня за обе руки.
– Ну, вот, господа! Видите, не так страшен черт, как его малюют.
– Спасибо, милейший Иван Тимофеевич, – он всегда называл меня по имени и отчеству, так как был товарищем по бригаде моего отца.
Конец ознакомительного фрагмента.