Геббельс. Портрет на фоне дневника.
Шрифт:
Так что каждый шаг по земле должен тиранить его жаждой компенсаций, жертвоприношений ему.
Подчинить себе очередную «подругу на час» и самому же с хладнокровной грубостью отринуть: «Короткий разговор. Я не могу ее больше любить. Она слишком забывается, в этом ее несчастье. У меня больше нет для нее сострадания». Или другой вариант. «Я позвонил Анжелике Хегерт. Цыганочка. Она робко пришла… Я не могу жениться, потому что я люблю слишком многих женщин», – доложил он очередной подруге. Он тасует девиц, сталкивает их в ревности. «Бедная, милая Ютта. Ксени теперь прочно держит первое место». Вызвать страдание или, по крайней мере, полагать, что вызвал, – это ли
Возрождается из прошлого все тот же нарциссизм подросткового свойства, когда он увидел в портрете Шиллера полное сходство с собой. В легкую теперь для него доступность женщин он глядится, словно в свое привлекательное отражение в воде. И возникает прежняя стилистика интимных сцен, как это было, когда еще студентом он пускался в неизведанное. Теперь же ему уже 31-32. «Вечером пришла красивая подруга. Ее зовут Иоганна. Я задрожал всем телом. Мы смотрели фотографии. Потом я ее поцеловал. Она только посмотрела на меня большими удивленными серо-синими глазами. Во мне все запело. Женщина! Милая женщина!» Но это только однажды. Вообще же его интимная жизнь безэмоциональна, бесцветна. «Слава или любовь? Надо выбирать» (8.10.1928). Он уже давно сделал выбор в пользу славы. Но нерасторжимы его отношения с эросом, хоть и сублимирующимся в политическую активность, но не оставляющим его в покое. Сообщая, что отправляется в кварталы красных, охотно предвкушая, что там прольется кровь в схватке СА с коммунистами, он без всякой видимой связи занят мыслями об одном гомосексуалисте и записывает: «Эрос наносит нам самые глупые удары» (4.11. 1928).
Его тешит успех, смена девиц. Тешит их одновременное присутствие в зале на его выступлении. А успех его как оратора вербует ему новых поклонниц. Между тем: «Я так часто страдаю от женщин и тем не менее не нахожу наполнения». Но он всегда полон любви к своим страданиям. Из материальной нужды и страданий он извлекал риторическое преимущество и ощущение избранности. Теперь это повод резонерствовать и возвышаться, тем более когда многое состоялось и «мне только недостает красивой женщины». «И сколько женщин страдает из-за меня, – красуется он. – Счастье чаще всего проходит мимо носа. Так и должно быть, чтобы у меня выработался великий характер. Счастье делает низким и робким. Только несчастье и горе воспитывают величие».
Нет недостатка в непродолжительных связях, как и в бахвальстве на этот счет: «Шарлотта чрезмерно любит меня», «Ксени счастлива как ребенок», «Анка любит меня больше, чем прежде». Хватает и самообольщений, иногда курьезных: «Ханна Шнайдер. Она сильно занимает меня. Но она еще совсем невинный ребенок!» «В 6 часов пришла Ханна… Внезапно час, полный блаженства. – Такого всплеска в дневнике не было со времен Эльзе. – Как мило это дитя! Я поцеловал ее полный красный ротик. – Но, увы. – Под конец она призналась, что любит другого. Ко мне пришла, потому что я одинок. Ужасное признание. С тысячи небес пал я в тысячу преисподних».
«Тоска по женщине!», «Мечтаю о красивой женщине» – рефрен его записей, его сексомания.
«Женщины нужны мне как хлеб. – Но почему-то этот хлеб не дает ему насыщения. – Они – вечно действующий мотор нашей жизни и работы». Однако этот перпетуум-мобиле бездействует. И даже бурная встреча и вновь возникший роман с женщиной его мечты – Анкой, его первой любовью, оставившей его в свое время, ничего не меняет. Все так же: «Я жажду женщину», или того пуще: «Я алчу женщину!» «Я так устал от напрасной тоски. Женщина запустит мотор моей жизни». «Только бы женщину!»
Сексуальный дискомфорт, ненасыщаемость, склонность
Когда события складываются так, что сфера применения его агрессивной энергии сужается, Геббельс сникает, хиреет. Это предстоит еще наблюдать в дневнике. Да и в этот период он на спаде.
7 июня 1928. Муссолини уже устойчивее, чем Гитлер, – сетует Геббельс. – То есть он уже государственный деятель, а Гитлер еще революционер. Муссолини не любит сниматься с улыбкой. Почему? Политику нужны инстинкт, осмотрительность, дар организатора и оратора. Политик – художник. Народ – его материал. – Это вновь повторенная без ссылки на Гитлера его установка в «Майн кампф». – 9 ноября (день мюнхенского путча) было днем нашей судьбы. Из мелкобуржуазного пивного бунта явилась подлинная немецкая революция. Гитлер с этим не согласен. Он еще держится за свою тогдашнюю политическую величину.
Гитлер желает считать «пивной путч» революцией, и Геббельс иронизирует: «Шеф крупный путчист».
Существует стереотип: Геббельс, мол, неизменно боготворил Гитлера. Так это представлялось и мне. Но дневник передает отношение Геббельса к Гитлеру несколько разнообразнее. Для него Гитлер пока что «шеф», как он его называет в дневнике. «Фюрером» он станет для Геббельса лишь тогда, когда будет олицетворять собой всю власть в Германии. Геббельс всячески стремится приблизить этот момент, ни на минуту не оставляя при этом своих притязаний на место рядом с Гитлером и не спуская глаз со своих врагов и соперников в партии.
Прежде всего разгорается его борьба со Штрассером, бывшим покровителем и еще недавно так почитаемым им Шрассером, которого он предал. И тут он больший гитлеровец, чем сам Гитлер, не порывающий сб своим соперником.
22 июня 1928. Д-р Штрассер должен быть уничтожен, чего бы это ни стоило. Этот человек – сатана всего движения… Теперь Гитлер должен сказать решающее слово.
Склочничает Геббельс и с рутинным в его представлении мюнхенским окружением Гитлера. «Пфеффер рассказывает мне о Мюнхене. Как распределятся мандаты. Подтасовка! Если б не было Гитлера, сожрали бы один другого».
13 июля 1928. Я люблю его (Гитлера), как отца. Он универсален. Он прекрасно рассказывает. – И тем больше любит Гитлера, чем определеннее тот настроен против Штрассера.
24 августа 1928. Я преклоняюсь перед шефом. Иногда даже против своего убеждения… Но я должен так поступать, чтобы спасти партию… У меня много врагов в Мюнхене. Это доказывает, что я кое-что могу. Гитлер всецело на моей стороне.
Эта коленопреклоненная поза со временем будет стабильной, это фигура его веры. Он и сейчас готов не подыматься с колен, но сам Гитлер мешает этому, вызывая время от времени досаду то своей нерешительностью, то своими склонностями.
На отрезке 1928-1929-1930 годов образ Гитлера как фюрера снижен в дневнике. Но это не меняет дела. Позади остались годы, когда Геббельс смятенно ждал явления сильной личности, «вождя», которому может отдаться и тем укрепиться в своей расшатанной жизни, обрести устойчивость. Склоняясь признать вождем Гитлера, он болезненно воспринимал те или иные несоответствия Гитлера предназначенности на роль «фюрера», какой она виделась Геббельсу. И страшился разочарования. Теперь же его реакция в подобных случаях иная.