Геенна огненная

Гюисманс Жорис-Карл

— Но менее дикий, менее прямодушный и более извращенный и жестокий. Он никого не режет. Он ограничивается тем, что колдует, внушает людям мысль о самоубийстве — кажется, это самая сильная идея из тех, которые могут быть внушены человеку, — сказал де Герми.

— А может ли он заставить свою жертву понемногу пить ядовитые составы, которые приводят к разрушению организма, к болезни? — спросил Дюрталь.

— Конечно. Современные врачи, которые вечно ломятся в открытую дверь, признают, что такие случаи возможны. Опыты Бони, Льежуа, Льебо и Бернхайма показали: можно заставить человека убить любого другого, и при этом он не сможет объяснить, как родилась мысль о преступлении.

— А

я сейчас думаю об инквизиции, — рассеянно сказал Карекс. Дискуссию о гипнозе он слушал вполуха. — Она одна могла бы покарать этого падшего священника.

— Тем более, — с кривой ухмылкой откликнулся де Герми, — что инквизиторы не были такими жестокими, как их обычно изображают. Да, добрейший Бодэн советует загонять под ногти колдунов длинные иглы, чтобы они имели представление об адских муках, он также восхвалял костер как самую изысканную смертную казнь. Но все это единственно для того, чтобы отвратить колдунов от их недостойной жизни, спасти их души. Дель Рио предупреждает о том, что нельзя допрашивать сатанистов сразу после того, как им дали поесть, потому что их может вырвать. Он заботился об их желудках, этот славный человек. И кажется, это он же запрещал подвергать колдунов пыткам по два раза в день, так как считал, что страх и боль должны успокоиться. Согласитесь, он был не таким уж злым, этот иезуит!

— Докр, — продолжил Гевэнгей, не обращая никакого внимания на слова де Герми, — единственный, кому удалось найти ключи ко многим секретам прошлого и добиться некоторых результатов на практике. Уж поверьте, он не то, что те ловкачи и мошенники, о которых мы говорили. Впрочем, они неплохо знают этого ужасного каноника, потому что на многих из них он наслал глазные заболевания, не поддающиеся лечению. И они содрогаются, когда слышат это имя!

— Но как он стал таким?

— Не знаю. Но если вы хотите получить более подробные сведения о нем, — сказал Гевэнгей, повернувшись к де Герми, — обратитесь к вашему другу Шантелуву.

— К Шантелуву! — вскричал Дюрталь.

— Да, он часто навещал его с женой, но надеюсь, что у них хватило благоразумия порвать отношения с этим чудовищем.

Но Дюрталь уже не слушал его. Мадам Шантелув знакома с каноником Докром! Неужели она сатанистка? Но она не похожа на одержимую! Нет, этот астролог явно тронутый! Она! Мадам Шантелув промелькнула перед ним, и он подумал, что завтра она наверняка сдастся.

А! Ее глаза напоминают тяжелые темные тучи, которые вот-вот прорежут молнии.

Она снова завладела его воображением. «Если бы я вас не любила, разве я пришла бы сюда?» — послышался ему ее ласковый голос, и он представил себе ее лицо, насмешливое и трогательное.

— Да ты совсем погрузился в мечты! — де Герми похлопал его по плечу. — Уже десять, мы уходим.

Выйдя на улицу, они обменялись рукопожатиями с Гевэнгеем, который жил на другом берегу реки, и двинулись в противоположную сторону.

— Как мой астролог? Тебе было интересно с ним побеседовать? — спросил де Герми.

— Он немного двинутый, тебе не кажется?

— Двинутый! И что ж с того?

— Но все эти истории малоправдоподобны.

— О, в этой жизни все малоправдоподобно, — благодушно заметил де Герми, поднимая воротник своего пальто.

— Признаюсь, — заговорил он снова, — Гевэнгей удивил меня своим признанием, что его навестила суккуба. Он, может быть, тщеславен и самоуверен, но в искренности его веры трудно усомниться. Я знаю, что в парижском приюте для душевнобольных, в Сальпетриере, никого не удивишь подобным рассказом. Женщины, подверженные истерическим припадкам, среди бела дня видят призраков, входят в сношение с ними, засыпают в объятиях

этих странных существ, удивительно напоминающих бесплотных инкуб. Но Гевэнгей не истеричная женщина!

Но можно ли верить всему этому? Или нужно искать доказательств? Материалисты и не пытались разобраться в магии. Они увидели в одержимости урсулинок из Лудена, монахинь из Пуатье, даже в истории чудесного исцеления Сен-Медара лишь симптомы тяжелой истерии, подверженности судорожным припадкам, мышечной расслабленности, летаргии.

И что это объясняет? Что одержимость связана с эпилепсией? Конечно же, это так. Выводы доктора Рише звучат вполне убедительно, но что это меняет? Если многие пациентки Сальпетриера всего-навсего банальные истерички, то из этого совсем не следует, что в других случаях мы тоже не имеем дела с одержимостью. Было бы неправильным полагать, что все одержимые по натуре истеричны, среди них встречаются вполне уравновешенные женщины, обладающие трезвым рассудком, даже не подозревающие о своей бесноватости.

Но даже если не принимать во внимание этих соображений, все равно повисает в воздухе все тот же вопрос: они одержимы из-за того, что истеричны, или же истеричны, потому что одержимы? Ответить на этот вопрос наука не может. Тут слово за Церковью.

Нет, если вдуматься, апломб позитивистов просто выводит из себя! Они заявляют, что сатанизма не существует, все списывают на нервические припадки и даже не удосуживаются задуматься над сутью и причинами этого зла. Да, наверное, Шарко прекрасно разбирается в фазах припадков, фиксирует все нелогичное и болезненное в поведении, нарушения движений, он открыл зоны, ответственные за истерию, может, воздействуя на них, затормозить или спровоцировать приступ. Но это совсем не то, что исследовать истинные причины и мотивы странностей в поведении и способствовать полному излечению. Эта болезнь по-прежнему не разгадана, существует огромное количество гипотез, но ни одна из них не может претендовать на истину в последней инстанции. Здесь замешана душа, она конфликтует с телом, приводит в расстройство нервную систему.

Все это, старина, напоминает пузырек с чернилами: тайна скрывается где-то на дне и артачится, когда ее пытаются выловить из глубины.

— Да ладно, — Дюрталь остановился перед своим домом, — раз уж любое объяснение приемлемо и все они ложны, то пусть будут инкубы и суккубы. Это по крайней мере более-менее понятно и овеяно литературной традицией.

X

Время тянулось невыносимо медленно. Мысль о мадам Шантелув заставила Дюрталя пробудиться очень рано, и весь день он не находил себе места и придумывал дела, которые потребовали бы длительной отлучки из дома. Он решил, что совершенно не готов к встрече: в доме не было ни напитков, ни пирожных, ни конфет. Кружным путем он не спеша дошел до улицы де л’Опера, где купил изысканные цитрусовые сласти и алкермес. Этот ликер своим вкусом навевал воспоминания о восточных кондитерских. «Речь идет не о том, чтобы на славу угостить Гиацинту, — рассуждал он, — а о том, чтобы удивить ее экзотическим лакомством».

Он вернулся домой, нагруженный покупками, но не смог усидеть дома и снова вышел на улицу. На него внезапно навалилась тоска.

Он долго бродил по набережным и в конце концов заглянул в пивную. Рухнув на табурет, он развернул газету.

Он бессмысленно смотрел на перечень самых разнообразных фактов. О чем он думал? Ни о чем. Его разум, устав топтаться на одном месте, замер на мертвой точке. Дюрталь чувствовал себя разбитым, его тело затекло, ему казалось, что он после тяжелого ночного путешествия погрузился в теплую ванну.