Геи и гейши
Шрифт:
— А рисовал ли Аллах на белой стене до этого? — вдруг спросила Мария-Хуана.
— Нам не говорили: но я видел в Зеркалах и Сетях некие повести о погребальной пелене, лике скалы и облачном лице, а также ту дорогу, что какое-то вьющееся растение прочертило на фасаде дома.
— Один мудрец по имени Хорхе Луис писал стихи о художнике и беленой стене, почти необозримой: художник всю свою жизнь покрывал ее образами живущего, а в конце его бытия сама стена глянула на него, приняв вид точнейшего его изображения.
— Он встретился лицом к лицу с собой, как бывает
— Смотря как и с чем встретиться. Не один мир — свое зеркальное отражение тоже надо уметь прочитать. Но если эта тема так тебя задела, я могу обменять твою историю на ту, что слыхала сама, — обе схожи, но не совсем…
Как и прежде Черубина-Рахав, и Марикита перестала быть мифологическим персонажем, став просто женщиной, пока рассказывала Льву короткую притчу, что была ею названа -
НОВЕЛЛА О ЗАМУРОВАННОМ
Эту историю мне рассказали в дальнем городе, куда меня заслали после того, как — и в наказание за то, что — расстреляли моего первого мужа, погубили второго и заперли в тюрьме моего единственного сына. Такова, боюсь, логика любой земной власти. Единственным моим утешением было в том старинном, некогда богатейшем, а теперь захолустном городе были рассказы местных жителей, иногда удивительные.
Так вот. Однажды в стене, что разделяла два дома, поселилось нечто мало осязаемое: на обеих сторонах, как бы проеденный плесенью, выступил профиль — может быть, мужской, но также возможно, что женский. Он был неясен, но полон тайны. Казалось, его обладатель был замурован в стене, но про нее знали, что тонка и лишена пустот; да и не простукивалось в ней ничего инородного.
В самое первое время сосед все равно валил вину на соседа, однако обоюдный поклеп не принес никаких очевидных плодов. Правда, одного из хозяев и дочку другого «замели» за нелегальное распространение философской поэзии, но им бы и так досталось, и вообще обвинение было притянуто за уши: стихи были хрестоматийные, только что без обычных купюр. Ну, я отвлеклась…
Профиль пытались оттереть — не стирался даже новейшими химическими средствами; замазать побелкой — выступал снова, как застарелая протечка. Когда, наконец, раскошелились на обои — их выперло наружу с обеих сторон. Профиль, правда, почти не был виден в фас, но зато сбоку распух, как барельеф на старой монете с патиной.
Тогда собрались с силами и, объединив их, по кирпичику разобрали кляузное место, надеясь все-таки отыскать нишу, как в рассказе «Бочонок амонтильядо». И увы! Даже цемент между кирпичами был сухой и чистый — ни одной, даже самой маленькой щелки, через которую могли протечь потусторонние, забугорные миазмы, замечено не было.
Стену, на всякий случай, переложили заново из идеологически проверенных кирпичей — прежние ведь, что ни говори, были еще дореволюционные. Профиль как будто ждал именно этого! Он возник снова — черты стали четче и как будто слегка укрупнились, но по-прежнему пола его было не различить.
Тогда его дружно завесили с обеих сторон коврами и решили вовсе забыть. И — ничего ровным счетом не произошло ни страшного,
Но удалившись из места, где его так невзлюбили, он проявился в доме неподалеку. Те, уже наученные чужим горьким опытом, боролись с ним недолго, а потом укрыли и махнули рукой. И снова он ушел, оставив почти незаметный след, наподобие заросшего шрама от старой раны.
Такое повторялось неоднократно; и повсюду, где побывал заколдованный призрак, люди слышали нечто вроде тихого плача или неразборчивых слов никому не известного языка, и видели они — каждый из них — нечто сходное с самым болезненным из своих воспоминаний, хотя многие и не догадывались об этом, не подозревая, что за страсть такая засела у них внутри, точно гвоздь. И чем менее явным был для них смысл, который несло в себе нерукотворное изображение, чем косноязычней казались слова и тише стоны, тем скорее человек поражался в рассудке и начинал буйствовать в полном беспамятстве.
— Странная история; та, которую я слышал от моего друга Марианы — имя, похожее на твое, не правда ли? — кончалась повеселей. Хотя так же неопределенно.
— Погоди, я ведь не досказала, — ответила его дама.
В последней из пострадавших семей была дочь, совсем маленькая и простодушная девочка. Ее, в общем, учили, что нормальному человеку не должно мерещиться никаких призраков, чертей, ангелов, домовых, ореолов, аур и прочих потусторонностей, для которых у человека даже названия нету, но не успели хорошенько вдолбить это ей в голову. И вот как-то ее оставили дома одну — и именно это время выбрал злокозненный Профиль, чтобы в очередной раз проявиться.
— Какой вы красивый! — сказала девочка и погладила его ладошкой. — До этого «они» были или скучные, или просто ужасные — не с виду, а оттого, что от них дух такой шел, вроде невидимого звука. Наша кошка на них фырчит и бьет лапой — только этим и спасаемся, ведь никто больше в них не верит, кроме нас двоих. Знаете, если бы у вас были ножки, я бы повела вас на кухню и напоила чаем. А потом мы бы прочитали все мои книги. Их у меня целых семь — вот как много!
Этими двумя вещами, чаем и книжками, интересы девочки не ограничивались, просто такая была в доме обычная формула гостеприимства.
— А зачем мне идти? — прошелестел Профиль. — Ты пододвинь столик, а чайник и чашки поставь на него. Только, смотри, не облейся горячим.
Когда девочка так сделала, от стены отделилось нечто прозрачное, как воздушная медуза, не имеющее ни ног, ни рук, и прикоснулось губами к краю фарфоровой чашки.
— А теперь выпей свой чай, но не до конца, и обменяйся со мной чашками, — предложила тень. — У вас это называется «на брудершафт», и вы пьете вино из рюмок, перекрещивая руки, согнутые в локте. Но для вина ты еще мала, а у меня рук, как видишь, нету: поэтому так тоже будет законно.