Гекатомба
Шрифт:
"Так он тебе и ответил, - злорадно подумал Димыч.
– Небесная канцелярия, как рейхсканцелярия, свои тайны огласке не придает". Но вслух заметил:
– Может, есть смысл отклониться от генеральной линии борьбы с преступностью? Лично меня уже тошнит от всех этих трупов, расчлененок и повального садомазохизма.
– Твое личное мнение никого не интересует, - жестко перебила его Альбина.
– Ты ничего не понимаешь в специфике журналисткой работы. Люди хотят отвлечься от сегодняшних трудностей. Человек так устроен, что собственные проблемы теряют свою остроту, если
– Если ты имеешь в виду три трупа в городе, то им не хуже, им вообще уже никак. И вряд ли пристальное внимание к ним прессы, способно снизить остроту сегодняшних проблем для жителей города. Скорее, наоборот. Ко всем имеющимся добавиться еще одна - как избежать участи трех предыдущих жертв.
– То, что ты говоришь, полный бред!
– начала заводиться Альбина. Наша задача - потребовать четкого ответа от милиции: когда, наконец, уровень их работы станет прямо пропорционален количеству средств, изъятых из карманов налогоплательщиков.
"Класс! Полчаса расслабухи, - с радостью подумал Осенев, удобнее устраиваясь на стуле.
– Альбина села на своего любимого Россинанта и теперь с горящим "египетским взором" будет штурмовать доблестные правоохранительные мельницы."
На словосочитание "силовые структуры" Воронова реагировала, как стайер на звук стартового пистолета. Рванув по гаревой дорожке не слишком отягощенного знаниями и опытом ума, она уверенно и целеустремленно начинала словесный марафон на приз "Оплевывания правоохранительных органов", который неизменно завершался у финишной прямой "1937 год". Осенев с интересом наблюдал за ораторствующей Альбиной. "Ленин, Гитлер, Кастро могут отдыхать! Ум, логика, перспектива, конечно, отсутствуют напрочь, но темперамент, эмоции, как в латиноамериканских танцах. А глаза? Так даже мартены не горели в период развитого социализма. И ради чего весь этот митинг одного актера? Альбина, Альбина, нет на тебя Ивана Андреевича. Моська ты наша, с приморской родословной..."
Она закончила "ораторию", нервно прикурила и, глубоко затянувшись, лопнула последним мыльным пузырем:
– Правильно в народе говорят: "Хорошие менты только на кладбище". Затем снизошла до Дмитрия: - Ты что-нибудь надумал?
– Я тебя слушал, - он смотрел невинными, кристально честными, глазами.
– Не придуривайся, - остыв, спокойно бросила она.
– Вобщем, слушай сюда. Пойдешь в горуправление, потребуешь всю информацию. Мне плевать на их заморочки, типа "тайны следствия". Они этой формулировкой свое бессилие прикрывают. У нас демократия или как?
– Пока еще "или как", - констатировал Димыч.
– Пора переходить от болтовни о демократии к правовому государству!
– Ты знаешь каким образом?
– не стерпев, полюбопытствовал Осенев. Пошли телеграмму президенту и парламенту. Обрадуй их. Они над этим уже вторую пятилетку бьются.
– Острица ты наша, редакционная...
– ухмыльнулась Воронова.
– Я сказала: пойдешь и потребуешь! Сколько тебе надо времени на все про все, чтобы бабахнуть к черту этот сонный город?
– На все про все - суток пятнадцать, - невозмутимо парировал Дмитрий.
– А чтобы
– Он пожал плечами: - Альбиночка, я не знаю сколько за терроризм и массовые убийства дают.
– Осе-не-ев, - зарычала Воронова, приподнимаясь, - даю тебе неделю. А теперь - свободен, - и она тяжело рухнула в кресло.
В дверях Димыч остановился и, нахально улыбаясь, осведомился:
– Поскольку ты твердо решила отныне жить в правовом государстве, позволь поинтересоваться: за статью и мое расследование ты мне деревянными заплатишь или "капустой"?
– И не дожидаясь ответа, выскочил за дверь.
В кабинете, над наполовину исписанным листом, дотлевал Корнеев. Димка сел на свое место и, глядя ему в глаза, проникновенно продекламировал:
– "... Как я выжил, будем знать Только мы с тобой.
Просто ты умела ждать, Как никто другой."
В кабинет заглянула молодая, симпатичная брюнетка невысокого роста, с тонкими чертами лица, на котором особенно выделялись проницательные, живые, ироничные глаза. Это была Маша Михайлова или Машуня, - зав. молодежным отделом. Димка позвал ее жестом.
– Машуня, к борьбе за дело загнивающего капитализма, будь готова!
– Есть, третий-четвертый товсь!
– ответила она без запинки и тут же, приняв озабоченный вид, пролепетала: - Димыч, извини, у меня только полтинник...
Он непонимающе уставился на нее. В углу, за столом, ехидно захрюкал Корнеев.
– Серега, - строго обратился к нему Осенев, - знаешь, сколько за вымогательство у несовершеннолетних дают?
В кабинет ввалились бухгалтер Светлана Васильева и верстальщик Олег Даньшин.
– Димыч, - улыбнулась Светлана, - ты когда к Альбине пошел, Серега принял профилактические меры.
Осенев вырвал у нее из рук лист бумаги, на котором значилось:
"На венок: "Дорогому ДИМОЧКЕ ОСЕНЕВУ от безутешных коллег"
1. Корнеев - 1 долл.
2. Васильева - 3 йен.
3. Даньшин - 2 дырки без динар
4. Михайлова - 5 сольди (выкопаны в кабинете гл. редактора)
5. Самойленко - 2 бантика на ленты :
желтый в зеленый горошек, красный с мишками Гамми
6. Андрейченко - шампанское, пролетки, цыгане
7. Пашутин - установка "Град" для салюта, смехальщицы..."
Кабинет потряс дружный хохот.
– Тсс!
– прошептал Олег, - Альбина услышит.
– Отбыла, - с облегчением заметила Светлана, - по делам.
– Деловарка гребанная!
– в сердцах бросила Машуня.
– Опять томогавком по всей статье прошлась. "Это людям не надо. Это им не интересно", мастерски передразнила она редактора.
– Она сама-то знает, что им надо?!
– Трупы, - просветил ее Осенев.
– От наших материалов и без них мертвечиной за версту несет, - с отвращением поморщилась Михайлова.
– Ничего, ты, родная, не понимаешь в "специфике журналисткой работы", - менторским тоном поправил Димыч.
– У нас в логотипе скоро придется приписку делать. "Голос Приморска ... с того света"! Класс? А ниже - "Совместное издание городского морга и общества патологоанатомов". Налетай, народ! Свежанинка!