Gelato… Со вкусом шоколада

Иголкина Леля

— Ой! — вскрикивает Тузик и тут же награждает прозвищем. — Придурок!

— И тебе привет, — пропускаю свои верхние конечности и сцепляю пальцы на плоском женском животе. — Злая псина! Да? Р-р-р, р-р-р! Кто тебя обидел? Можешь хозяину пожаловаться и все-все рассказать? Неужели этот? — перегнувшись через ее плечо, киваю на пацанчика для колюще-рубящих ударов.

— Пусти, — передергивает плечами и подкидывает мой подбородок. — Ну-у-у? — шумно носом выпускает воздух и почти рычит. — Петруччио-о-о-о…

— Позволь, я помогу, Смирнова, — обхватываю ее левую кисть и выставляю нашу связку на уровень

ее груди, затем меняю руки. Я правша — мне так сподручнее, а она профан в спортивном фехтовании, значит, временные трудности с моим выбором атакующей конечности ей придется потерпеть и неудобства переждать. Зато мы гарантированно победим этого болвана. — Тихо-тихо, — торможу ее инстинкт сбежать, когда я вроде бы снимаю наблюдение, расслабляюсь и что-то там подобное ей разрешаю. — Расслабься, Ния! — встряхиваю наши руки, перебирая пальцами по рукоятке. — Это маленькая гарда, Тузик. Мы поранимся, если будем так остервенело напирать на клинок. Считай, что держишь гусиное перо…

— Пусти, сказала! — бухтит, повесив голову.

— Смотри в глаза своему обидчику, Антония.

— Вот поверни и дай разок взглянуть! — задницей толкается, намереваясь отпихнуть меня.

— Я тебя не обижал, Ния. Ты что-то путаешь.

— Это тебе так кажется, — пытается развернуться, чтобы посмотреть на меня.

— Закончим партию, а потом поговорим. Согласна? — подбородком прижимаю ее висок, тем самым вынуждаю Тоньку смотреть куда-то вбок. — Не злись. Чего ты?

— Я не злюсь. Просто…

— Продолжения, что ли, хочешь? — рисую круг нашей связкой, устремив свой взгляд на резинового мужика.

— Ты…

— А что такое, Ния? Чего тогда ты завелась? Подружкам сообщила, что все было?

— Сообщила, что ты не мужик, а Буратино, у которого в трусах сучок, на который жопой трудно сесть, потому что не найдешь. Поня-я-я-ял?

Определенно! Какие уж тут объяснения еще нужны? Закусываю нижнюю губу и кивком с ее высказыванием соглашаюсь:

— Значит, так тому и быть. А дальше что? — направляю наш тандем к манекену и наношу первый колющий удар. «Богдан» отклоняется назад и сразу возвращается, а я с пищащей Тонькой отступаю и скидываю напряжение, отведя сведенные вместе руки с рапирой, словно раскрываясь и подставляясь под удар.

— У-и-и-и! — визжит Смирнова. — И-и-и…

— Тшш, не выдавай нас. Пусть он думает, что мы расслабились и потеряли бдительность. Мы…

— Давай уже! — Тонька дергается и тянет нас к истукану, чтобы еще раз уколоть мягкую для острого клинка поверхность. — Сюда, сюда, сюда…. Пет-я-я-я, — я все же поддаюсь, и мы наносим непозволительный по правилам обращения с рапирой «удар». — Да-а-а-а, — откинувшись мне на грудь, задрав вверх голову, с шумным выдохом в высокий потолок сообщает. — Фу-у-у-у-х! Ура!

Смирнова закрывает разноцветные глаза, а я смотрю… Смотрю, не отрываясь, на приоткрытые розовые, немного пухлые и совсем чуть-чуть влажные губы, которые отчаянно хочу сейчас поцеловать. Всего одно касание… Из-за этого с ней ничего не произойдет! Ничего не будет! Не растает этот Тузик и мозгами, да и одним местом тоже, не потечет. А я просто прикоснусь как в тот самый первый раз, когда мы заключили пари о том, что я смогу освоить нехитрое кондитерское искусство. Между прочим, доктор мне простые поцелуи

с чистенькими девочками не запрещал? В конце концов, я же не носитель какой-то неизлечимой и смертельной хрени, сейчас во мне живет всего лишь чужая микрофлора, которая залезла под кожу и влилась в мою кровь. Там, блядь, такие ужасы со срамной половой системой впоследствии, если не лечить эту заразу, а пустить все на чертов самотек. Случайно вышедшая из полового чата уверенная эрекция покажется смешным событием по сравнению с отгнившей крайней плотью, пожизненным мужским бессилием, бесплодием и потерей интереса к женщинам, а значит, к самой чудесной жизни.

— Мы ведь победили, да? Петь? Ты что? — Смирнова открывает глаза. — Что с тобой?

— Ни-я-я-я-я, — замученно хриплю и ослабляю наши руки, затем отшвыриваю рапиру, и быстрым разворотом обращаю девушку к себе лицом, а после обхватив двумя руками крохотный по сравнению с моими ладонями затылок, сильно прижимаю ее к себе. — Победили, да! Конечно…

— М-м-м-м, — Тонька дергается и бьет кулаками по моей груди. — Отпушти, жадушишь…

Нет!

Мгновенно ослабляю хватку. Перемещаю свои кисти ей на талию, пальцами сжимаю податливое тело и впечатываю Тузика ее спиной в грудь ни хрена не догоняющего «Богдана». Пружинит идиот и раскачивает нас с Антонией вдвоем. Пока она подстраивается под импровизированную качку, я наглым образом задираю короткую юбчонку и немедля, нигде не останавливаясь на анатомическом маршруте, почти мгновенно запускаю руку к ней в трусы.

— Ты! — она подскакивает, вцепившись в мои плечи.

— Я мужик, Смирнова, — мычу в основание женской шеи, — не смей в этом сомневаться больше. Может быть, желаешь проверить делом? Ты практик, стерва?

— Рукой пошурудишь, Пиноккио? Неважное и неубедительное доказательство. Вот «это» все не то, а значит, не считается, — пытается бравировать и грубым тоном отрезвить меня или даже напугать. — К тому же я сегодня не могу, — и тут же зачем-то добавляет.

— Месячные? — носом провожу по натянувшейся от напряжения жиле и выкатываю самое обычное предположение, когда мы, мужики, получаем категорический отказ от дамы из разряда:

«Сегодня не могу, мой милый, извини. Попробуем где-то через три-четыре дня».

И это, если повезет! Сначала пред-, а потом и пост- все тот же менструальный, чтоб его, синдром. Разный префикс, а суть, увы, одна. Вот милый мальчик и терпит, терзая свой раздувшийся от желания пальчик, посматривая на раскинувшуюся на кровати даму, у которой на пузе в районе теплого лобка лежит резиновая грелка, как напоминание о том, что:

«Стой, не входи! Она убьет тебя!».

Совсем другое дело, когда дамочка, захлебываясь в слезах, верещит о том, как у нее, бедняжечки-трудяжечки:

«Голова раскалывается жутко и целый день болит».

Это означает, что стерва дуется и требует иного качества разрядку: потрепаться о нелегкой бабьей жизни, затем погладить выставленную задницу, как вариант, и почесать ей спинку, которую она под ваши рученьки подложит. Задание у мужика тогда одно — отремонтировать железнодорожную узкоколейную дорогу, выложив своими натруженными эротическим массажем пальцами «рельсы-рельсы, шпалы-шпалы», например.

— Нет. Ты… Как тебе не стыдно? Что за разговоры?