Геммы античного мира

Неверов Олег Яковлевич

Второй позднеахеменидский цилиндр из сердолика найден в Херсонесе близ Уваровской базилики. Это вообще самая ранняя гемма в херсонесском глиптическом материале. Цилиндр сохранился фрагментарно — чуть больше половины печати с изображением конного перса с копьем — и, видимо, использовался вторично как пронизь-амулет в ожерелье, о чем говорит заглаженная поверхность скола. [7]

Это реликты старых форм печатей. Как же выглядят в Северном Причерноморье печати нового типа —металлические перстни с геммой?

7

Неверов О.Я. Фрагмент ахеменидского цилиндра из Херсонеса. — Сообщения Гос. Эрмитажа, вып. 49, 1983, с. 70.

В конце IV — начале III в. до н.э.

они имеют тяжеловесные, неуклюжие формы, перегруженные декором, массивные щитки, в центре которых напаянные одна на другую концентрические пластинки скрывают гнездо для каменной геммы-печати. Резной камень, по традиции, остается крупным, как правило — это гранат, реже — сердолик. Не исключено, что одним из центров, где вырабатывались новые, эллинистические типы перстней с резной печатью, был именно район Северного Причерноморья. Плиний сохранил предание о том, что первыми вставками в перстни были кусочки Кавказской скалы, к которой был прикован Прометей. А моралист Макробий относит появление перстней с геммами к «излишествам роскоши»: «первоначально печать вырезалась на самом металле перстня... позднее по обыкновению века роскошеств начали вырезать изображение для печати на драгоценных камнях». [8]

8

Макробий. Сатурналии, VII, 13.

Отдельные геммы в перстнях эллинистической эпохи еще, кажется, не порывают с традициями классики. Они производят впечатление полнокровных и богатых подробной разработкой повторений постдексаменовских тем и находок мастерской самого Дексамена. Дельфин из Керчи, вырезанный на выпуклом кабошоне из граната, может быть сопоставлен с бостонским дельфином Дексамена. Кузнечик на гранате из Пантикапея кажется упрощенным повторением любимой дексаменовской темы. Сидящая музыкантша из Фанагории напоминает дексаменовских арфистов и арфисток. Богатством пластики и тончайшими нюансами моделировки отличается Менада на гемме из окрестностей Керчи. Художник изобразил, ее в эффектном повороте, подчеркнув формы, просвечивающие сквозь прозрачный хитон. [111]

Амимона с трезубцем и гидрией на другом керченском перстне поражает точной, уверенной резьбой, при всем упрощении приемов по сравнению с геммами классической эпохи. В этой гемме можно отметить начало очень характерных для эллинизма манъеристических искажений, что, видимо, соответствовало новому идеалу красоты. Головы, ступни и кисти становятся непропорционально маленькими, удлиненные тела словно вытягиваются.

Гораздо многочисленнее группа гемм, в которых резьба приобретает эскизный, линеарный характер. Если бы не точные археологические контексты находок, многие из этих изделий можно было бы отнести на два столетия позже, к эпохе империи.

Эту новую манеру резьбы, сугубо декоративную, очень поверхностную и совершенно графическую, с очевидным предпочтением к эффектно изогнутым, маньеристически удлиненным женским фигурам, хочется отнести на счет местных резчиков. Так же, как выбор крупных, выпуклых красных камней, составляющих декоративный контраст с богатыми золотыми оправами, эта поверхностная резьба, едва намечающая основные линии силуэта и атрибуты, выражает какое-то качественно новое художественное видение. Возможно, ее начала кроются в технике местных резчиков. Чтобы сделать выпуклый кабошон прозрачнее, они должны были вынимать камень изнутри, делая его настолько тонким в самой выпуклой части, что глубокая резьба становилась попросту невозможной, так как угрожала разрушить гемму. Может быть, в этой нетектонической, линеарной резьбе, порою ограничивавшейся «чертежом» фигуры, а не пластическим ее подобием, сказалась характерная для местной среды тяга к декоративизму, противоположному органичному художественному видению греков.

Особенно любопытно сравнение упрощенных «местных» вариантов с традиционными, подробно разработанными повторениями прежних изобразительных схем. Так, упомянутую уже Амимону из Керчи можно сравнить с изображением той же героини на крупном сердолике из Херсонеса. Резьба, богатая пластическими нюансами, сменилась утрированно-схематической и линеарно-поверхностной.

Точно так же популярное в эллинистической глиптике изображение богини с атрибутом, стоящей у колонны, можно сопоставить на пяти экземплярах из Керчи, [112] ст. Щедринской и Херсонеса. Все пять гемм относятся к III в. до н.э., но в некоторых из них схематизация так сильна, что их трудно отличить от более поздних изделий боспорской камнерезной мастерской эпохи Августа.

В связи с вопросом о времени создания местного стиля в камнерезном искусстве особый интерес представляет богатый комплекс

ювелирных изделий и гемм из погребения, открытого близ Керчи на Карантинном шоссе в 1838 г. Это роскошное женское погребение III в. до н.э. содержало необычно, много резных камней. На голове погребенной был золотой венок с гранатом, украшенным фигурой богини у колонны. На руках — 8 перстней с цветными вставками, по перстню на каждом пальце, кроме больших. Весь этот набор гемм отличает не только поразительное сходство крупных, выпуклых гранатов и фактуры оправ: две геммы-камеи из граната с головою Афины — несомненно, вышли из рук одного мастера. Две гранатовые вставки, которыми украшены венок и перстень с интальей, очень близки отмеченной выше локальной манере: фигуры стоящих богинь намечены здесь схематичными широкими линиями, у них непропорционально большие головы, утрированные позы и движения рук. Эффектная крупная инталья с изображением Афродиты у трофея, как и прочие геммы, отнюдь не рассчитана, видимо, на близкое рассмотрение, мастер вполне удовольствовался тем общим богатым, мажорным впечатлением, которое она производит на расстоянии. [9]

9

Неверов О.Я. Античные перстни (VI в. до н.э. — IV в.). Л., 1978, с. 7.

И наконец, одна из гемм неокончена, мастер наметил лишь женский бюст, оставив его без головы. Все эти наблюдения позволяют поставить вопрос, не были ли геммы из керченского погребения 1838 г. исполнены на месте, в той мастерской, откуда происходят, видимо, и аналогичные изделия III—II вв. до н.э., найденные на Таманском п-ове и в Херсонесе?

Видимо, уже в III в. до н.э. в Пантикапее начинает формироваться тот эффектный стиль украшения золотых изделий вставками из прозрачных красных камней, преимущественно гранатов, того вида, который, по утверждению Плиния, добывался в районе Каспийского моря. Как отмечала некогда М. И. Максимова, «такая исключительная любовь к гранату не имеет параллелей в глиптике других областей античного мира». [10] Эскизная, декоративная резьба, рассчитанная на общее впечатление и отнюдь не требовавшая, так же как в поздних этрусских геммах, [113] углубления зрителя в детали, отвечала местному боспорскому стилю глиптики. Контрасты цвета и декоративизм родственны тенденциям полихромного «сарматского стиля» ювелирных изделий, изготовлявшихся также на Боспоре. Вероятно местные особенности эллинистической глиптики были порождены вкусами туземной знати. Не об этом ли говорит украшение каждой фаланги перстнями в погребении 1838 г., видимо, заключавшем останки женщины варварского происхождения, сохранившей пережитки, чуждые эллинскому быту? Не о том ли самом свидетельствует и локализация некоторых находок в греко-варварских курганах Таманского п-ова?

10

Максимова М.И. Босиорская камнерезная мастерская. — Советская археология, 1957, № 4, с. 79.

Качественные сдвиги в материале глиптики из Северного Причерноморья можно отметить в эпоху Августа, с конца I в. до н.э. Если прежде каменные геммы и металлические перстни являлись принадлежностью богатых погребальных комплексов и мы считали их единицами, то теперь счет ведется сотнями предметов и встречаются они почти в каждом погребении. Порою нет разницы между геммой, найденной в простой земляной могиле и в курганном склепе, — что свидетельствует о важных социальных сдвигах, о демократизации и уравнении различных социальных слоев, с одной стороны, и оскудении знати — с другой. Видимо, в этом нашел свое выражение «римский мир», который был так благодетелен для экономики провинций и периферии. О повсеместном распространении обычая пользоваться печатью говорят эпиграфические памятники и сотни оттисков на глине, свинце и даже бронзе, найденных в развалинах городов Северного Причерноморья. В надписи II в. из Тиры, где называются имена магистратов и граждан, скрепивших личной печатью документ, из 19 имен 4 — явно туземные.

Именно в этот период в Боспорском царстве, по всей видимости — в Пантикапее, процветает камнерезная мастерская, продолжившая и развившая традиции, наметившиеся в эллинистической глиптике. О широком спросе на ее изделия, об авторитете боспорских резчиков говорят находки совершенно одинаковых гемм в самых различных центрах Северного Причерномоья — от Тиры и Херсонеса до Нимфея, Горгиппии и Танаиса. Боспорская мастерская экспортирует свои изделия и на более значительные расстояния, изделия местных камнерезов проникают в Закавказье и на Балканы. [114]