Геммы. Орден Сияющих
Шрифт:
Норму пробрала дрожь. Она знала, что от демонических мороков поможет посещение церкви. Как давно она там не была? А ведь раньше они все стояли утренние молитвы каждый день. Возможно, защита серафимов ослабла от их, геммов, безответственного отношения?
Скользнув меж приоткрытых дверей часовни, Норма методично обошла пустующее в этот час помещение, кланяясь каждой статуе великих серафимов, что сражались за людей в Страшную Годину, и подновляя гвоздичное масло в лампадках. Униглаг, Изазаз и Гебабал смотрели, как ей казалось, с легким осуждением, чего раньше за деревянными, изукрашенными золотом и перламутром
Все же видение… или воспоминание?
Снаружи постепенно удлинялись тени. Желая как следует проветрить тяжелую от дум голову, Лазурит наметила дойти до укрытых снегом огородов монастыря и уже там повернуть обратно. Уткнувшись взглядом в неприветливое, окутанное облаками небо, она и не заметила, как ее башмаки вместо утоптанной тропы застучали по деревянному настилу.
– Кадет Лазурит Норма! – раздался окрик.
Едва заслышав этот громовой окрик, она тихо ахнула и вытянулась струной, вперив глаза в пространство перед собой и не шевеля ни единым мускулом. Эта привычка не успела выветриться. Послышались тяжелые шаги, затем громкое, точно ходящие мехи, дыхание, и вскоре в поле зрения обмершей Нормы появился ее ночной кошмар – куда уж там чудищу из видения! – наставник по атлетике Прохор Малахит. Уже после выпуска, сидя однажды в трактире и изрядно расслабившись, они с остальными порассуждали и пришли к выводу, что тот учил их в первую очередь беспрекословному подчинению, а уж во вторую – умению обращаться с собственными телами, превращению их в орудия. И вот подчинять ему удавалось прекрасно. Норма чувствовала, как каждая ее пора источает страх, но не могла шевельнуть и пальцем. От наставника исходили алые волны.
– Так-так… Значит, вернули порченый товар. С позором. А? Отвечай, вернули?!
– Никак нет, господин наставник! – Слова сами слетали с губ без участия разума. Мышцы спины напряглись до предела, разворачивая плечи. – Кадеты Лазурит и Яшма пребывают на лечении в лазарете!
Прохор с подозрением всмотрелся в ее неподвижное лицо.
– В лазарете, значит? Раненые бойцы?
– Так точно, господин наставник!
Неужели обойдется? Неужели пощадит?..
Прохор кивнул и заговорил снова, впечатывая Норму в плац каждым словом:
– Что-то Диана в лазарет с вами не угодила. Раз позволили себя ранить, значит, не смогли дать отпор. Раз не смогли дать отпор, значит, слабые! – С этими словами от пребольно ткнул ее дубленым пальцем под ключицу. Норма стиснула зубы, не позволив вырваться и звуку. – Раз слабые, значит, порченые! Мало я вас гонял! А ну пошла десять кругов вокруг корпуса! Бегом.
Норма непонимающе вскинула на него глаза. Как десять кругов? Она ведь уже не…
– Оглохла?! – рявкнул Малахит, жутко темнея лицом. – Как пробежишь, устрою тебе учебный бой с нынешними щенками. Пшла, я сказал! – и треснул ее ладонью между лопаток.
Охнув, Норма припустила по знакомому маршруту. Проносясь по плацу, она мельком увидела красные от морозца лица младших геммов. Те замерли. Мальчики и девочки провожали ее взглядами со смесью страха и любопытства. Лазуриты, малахиты, яшмы… Неужели и над ними провели сингонию?
Деревянные башмаки не были приспособлены для бега и норовили слететь с
Нет, не могла. Вколоченная за годы привычка оказалась сильнее.
Оглянувшись через плечо, она убедилась, что за ней никто не следит, и решила малодушно сбежать. Нет, не так, – тактически отступить обратно в лазарет. Там ее не выдадут. Вот только идти надо скрытыми тропами.
– Норма! Какая встреча!
Она замерла на середине шага и только тогда заметила на скамейке под грушевым деревом наставника по логике, Ксавелия. Немолодой Турмалин помахал ей сухой кистью, убрал книгу, которую читал до этого, под мышку и приблизился широкими шагами.
Норма несмело улыбнулась. Ксавелий ей всегда нравился. Он был большой выдумщик и, кроме штудий, одобренных настоятелем монастыря, все норовил преподать подрастающим геммам что-то особенное из того, что знал сам. А знал он немало. На памяти Нормы он порывался ввести в их обучение дискуссии о морали и риторические дебаты. Все его дерзкие инициативы неуклонно пресекали, но он не сдавался. В отличие от наставников по закону мирскому, серафимовым заветам, истории, грамоте, счету и статистике он пытался подавать материал увлекательно и зачем-то интересовался их мнением. Они с братьями и сестрами поначалу робели, но потом начали получать от бесед с ним настоящее удовольствие.
– Норма-Норма. – Ксавелий растянул тонкие губы и покачнулся на пятках. Его свечение было ровным, мирно-зеленым с проблесками живого оранжевого участия. – Умница Норма. Смотрю, похорошела, а взгляд будто стал еще серьезней. Я так понимаю, не по собственной воле здесь? Да-да… Судя по траектории движения, скрываешься ты от многоуважаемого Прохора, а направляешься в лазарет. Ранение? Вижу, рука. Не перелом, вероятно, растяжение? Нет, с растяжением туда бы не отправили. Разрыв связок?
– Вы, как всегда, правы, – кивнула с улыбкой Норма.
– Полноте, всегда, – хмыкнул Ксавелий. – Когда вам было четырнадцать, а именно восьмого василька, во время послеполуденной беседы о моральных дилеммах вы яро доказывали мне, что я не прав, раз ставлю благо общества выше блага индивидуума. И знаете что?
Норма удивленно склонила голову набок. Она и забыла, как поразительно остра его память. Только сейчас она сообразила, что это, вероятно, его особый талант гемма.
– Тогда я был вынужден признать свою неправоту. По крайней мере, что навязывать вам свою позицию было неверно. Даже забавно, что вы одна тогда со мной заспорили. До сих пор считаю это своей победой как наставника.
Глаза Турмалина светились особенно тепло.
– Никому не позволяйте ломать ваш моральный компас. Он у вас определенно есть, моя дорогая. – И вдруг резко сменил тему: – А теперь расскажите же, как проходит ваша служба? Какие дела удалось раскрыть, какие приемы задействовать? Доводилось ли оказаться на распутье, когда аргументы равны по силе? Не томите, меня переполняет любопытство!
Он приглашающе повел рукой, и они устроились на той же скамейке под тонким грушевым деревцем, где он до этого читал.