Ген свободы
Шрифт:
— Пощадите мою конечность, сударыня, — проговорил шеф. — Если, конечно, вы не имели в виду хвост метафорический.
— Последнее, — заявила Горбановская, ничуть не смущенная заявлением шефа.
Последний раз я видела ее больше года назад, в прошлом марте, однако забыть эту даму решительно невозможно. Сейчас она называет себя скромной рантье (в ее собственности несколько доходных домов в самых прибыльных уголках города), но когда-то госпожа Горбановская была, по всей видимости, самой настоящей пираткой. То есть, простите, вольным морским торговцем. Она даже не очень-то это скрывает:
Кроме того, Ирина Ахмедовна сама по себе выглядит внушительно. Богатырский для женщины рост сочетается в ней с таким солидным сложением, что становится странно, как это под ней не тонули корабли. (Если уж на то пошло, мне начало казаться, что и «Прогресс» рано или поздно клюнет носом по ее вине.)
Добавьте к этому громкий голос, черные широкие брови, внушительный нос и проницательный взгляд слегка прищуренных — возможно, от долгой привычки смотреть вдаль — глаз, и вы получите образ воистину незабываемый. А если добавить, что Ирина Ахмедовна подчеркивала свои природные данные в высшей степени экстравагантными нарядами, думаю, становится понятно, почему ни Орехов, ни Соляченкова — между нею с Горбановской не было особой любви, однако муж одной и брат другой из них скончался, оставив между женщинами взаимные деловые обязательства — не осмелились возразить ей.
И уж точно протеста нельзя было ожидать от бедного господина Клеменса, который и вовсе исполнял свои служебные обязанности.
Итак, наша экскурсия увеличилась на одного человека и довольно сильно замедлилась: большинство проходов на дирижабле были узкими, конструкторы никак не рассчитывали на человека габаритов Горбановской.
И все же бедный господин Клеменс сделал все, что мог.
Он показал нам пассажирские каюты — все они отделялись от коридора такими же синими занавесями, что и гигантская столовая; двери отсутствовали ради экономии веса. Показал служебные помещения, в том числе и кухню, из которой блюда поднимались в столовую на электрическом лифте.
Но особенно меня заинтересовали двигательные гондолы.
Тут надо сделать небольшое пояснение. Большинство дирижаблей — как их строили до сих пор — представляли собой огромный баллон, этакий поплавок в воздушном океане. К днищу баллона подвешивали гондолу, где находилась рубка, пассажирские и грузовые помещения, а за гондолой помещались двигатели.
— К сожалению, — проговорил господин Клеменс, — это весьма ограничивало грузоподъемность. У «Прогресса», как вы могли заметить снаружи, гондолы нет… Точнее, у него нет одной большой гондолы. Вместо этого под днищем баллона крепятся четыре малых гондолы с двигателями. Каждая сообщается с центральным техническим коридором с помощью небольшого мостика, — он кивнул в сторону неприметной двери, такой же вогнутой, как и бок дирижабля, вдоль которого мы шли. — В случае необходимости инженер или техник может выйти и обслужить двигатель.
— Прямо на высоте? — я понимала, что в такой компании лучше помолчать, но вопрос вырвался у меня сам собой.
— Так точно, — кивнул господин Клеменс, выдавая тем самым свое военное прошлое.
Затем он показал нам зал с огромными баллонами, которые обеспечивали
— Почему же нельзя было использовать только гелий? — спросила Соляченкова, которая оглядывала эти емкости со скучающим видом. — Слишком дорого?
Явственно поколебавшись, Клеменс проговорил:
— Водород обладает значительно большей грузоподъемностью.
— Да, — неожиданно мурлыкнул шеф (к этому времени он покинул сумку у меня на руках и шагал совершенно самостоятельно — дирижабль заинтересовал его настолько сильно, что он хотел обнюхать его изнутри). — А то, что гелий сейчас в промышленных количествах производится только в Каганатах, с которыми у Юландии не самые лучшие отношения, ваше начальство, разумеется, не учитывало?
— Не могу знать, — с той же военной четкостью ответил Клеменс.
— Мурчалов, оставьте вы мальчика в покое, — благодушно проговорила Соляченкова. — Зато у Необходимска с Каганатами прекрасные отношения… Если Никифор вложится в «Ния хоризонтер», проблем с покупками гелия у них не будет.
Орехов как будто не расслышал этих слов: он стоял и, запрокинув голову, глазел на высокий свод огромной каверны, в которой размещались баллоны с подъемными газами. Должно быть, снова восхищался.
Затем исполнительный Клеменс отвел нас в капитанскую рубку. Здесь всю переднюю стену занимало выпуклое панорамное окно — прямо перед приборами… Или, точнее сказать, большинство циферблатов приборов, из которых я узнала разве что альтиметр и датчик топлива, располагались вдоль ажурной полукруглой балки, опоясывающей рубку примерно на уровне груди. Еще одно ребро внутреннего каркаса находилось выше человеческих глаз и обзору не мешало; прочие ребра, легкие и ажурные, пересекали рубку в разных направлениях.
К панорамному окну я кинулась первым делом. Поскольку рубка находилась в передней части дирижабля, я ожидала восхитительного вида на ночной город: должно было уже совсем стемнеть. Увы! Нельзя было разглядеть ничего, кроме серой пелены. Должно быть, с Неперехожей опять наполз туман. Ну что ж, в это время года и в такую погоду это вовсе не редкость…
Раздосадованная, я обернулась в рубку, где старший помощник Клеменс уже оттеснил от руля молодцеватого вахтенного — я подумала было, что это капитан, но он козырнул Клеменсу первым, да и слишком молод был для такого высокого чина — и пояснял о том, как управляется «Прогресс», любовно поглаживая рукояти из полированного дерева.
Штурвалов тут, кстати, было целых два: один металлический, с неким прибором в самом центре. Другой — как раз деревянный, резной, почти антикварного вида. По моим представлениям, он сделал бы честь одному из тех кораблей, на которых хаживала в свое время Горбановская!
— Как видите, «Прогресс» оборудован самыми современными приборами, — говорил Клеменс. — Но все равно визуальный обзор является необходимым условием успешной навигации. Именно поэтому капитанская рубка размещена в носу дирижабля и снабжена смотровыми панелями…