Генерал Деникин. Симон Петлюра
Шрифт:
Вместе с Антоном Ивановичем в Житомир поехали его мать и старая нянька Полося. Обе они говорили только по-польски, хотя русскую речь понимали. Это несколько связывало Деникина, он приглашал в гости только самых близких. Иногда возникавшие увлечения обрывались: Антон Иванович, опасаясь нарушения сложившегося семейного равновесия, предпочитал оставаться холостяком. Вскоре умерла нянька, и престарелая мать оказалась совсем в одиночестве. Заботливый сын, он изредка выдававшиеся свободные часы целиком посвящал ей. К тому времени, он знал, супруги Чиж развелись, и каждый из них завел новую семью. Свою дочку Асю они определили в Варшавский институт благородных девиц, по окончании которого девушка поступила на Курсы преподавательниц русской истории и училась под руководством
Вся жизнь, все думы и стремления Антона Ивановича теперь полностью связывались со службой. После принятия им прославленного полка Деникин был представлен лично царю в Зимнем дворце.
Полк имел усиленный состав, так как по мобилизационному плану, при необходимости, развертывался в два полка и запасной батальон. В нем было около 3-х тысяч солдат, 100 офицеров, врачей и чиновников. Чтобы нагляднее рассказать о его боевой истории, Деникин создал музей и добился возвращения со столичных складов тринадцати обнаруженных там полковых знамен, собрал другие ценные реликвии. По случаю прибытия знамен состоялось торжественное построение и шествие полка строем перед командующим войсками Киевского округа, генералом от артиллерии Н. И. Ивановым (1851–1919).
Среди офицеров полка, в большинстве своем русских, было несколько поляков, обруселых немцев, армянин и грузин. Впрочем, национальные различия значения не имели. Все хорошо помнили, что писал по этому поводу «Русский инвалид», официоз военного министерства: «Русский не тот, кто носит русскую фамилию, а тот, кто любит Россию и считает ее своим отечеством». Секретные циркуляры тем не менее, устанавливали ряд ограничений для поляков и евреев иудейского вероисповедания. Но принявшие христианство не испытывали стеснений — принимались в училища, академии, производились и в генералы. В политическом отношении офицеры полка, как и армии в целом, лояльно относились к режиму. Из них лишь два-три человека были близки к черносотенцам, по влиянием среди товарищей не пользовались.
В солдатской казарме национального вопроса тоже не существовало, вполне терпимо относились и к евреям. Трудности испытывали только те, кто не знал русского языка. Для ротных командиров они были обузой и от них стремились поскорее избавиться. Новобранцы евреи, преимущественно из бедных горожан, раньше плохо питались, были хилыми, физически менее развитыми, чем крестьянские парни, это ставило их в зависимое положение. Кроме того, отталкивающее впечатление производила их склонность к истерике и разного рода денежным операциям. Зная об этом, многие из еврейской молодежи нередко стремились уклониться от воинской службы, во из-за своей темноты и наивности примитивно симулировали свою немощь, нередко с помощью подпольных «докторов» становились на путь членовредительства, калеча себя и превращаясь в инвалидов. Деникин упрекал еврейскую интеллигенцию и богачей-евреев: справедливо ратуя за национальное равноправие, они ничего не делали для поднятия культуры и материальной обеспеченности своих соплеменников. Между тем, отмечал он, сметливые и добросовестные солдаты из евреев добивались нормального положения в армии, а в военной обстановке, проявляя храбрость, получали одинаковое признание.
В основу воспитательной работы в полку Антон Иванович положил систему генерала Завацкого, считая его своим учителем. Дисциплинарные взыскания в отношении офицеров он исключил из практики. С провинившимися предпочитал говорить с глазу на глаз либо, по особо щепетильным вопросам, в присутствии председателя полкового офицерского суда чести полковника Джепеева. За четыре года командования полком Деникин не наложил ни одного взыскания. Только дважды дело доходило до суда чести. В конфиденциальных случаях офицеры предпочитали обращаться не в официальную инстанцию, а к своему командиру как к «третейскому судье» — он умел хранить чужие тайны.
В боевой подготовке полка Деникин главное
В конце августа 1911 года деникинский полк участвовал в маневрах под Киевом. На них присутствовал государь. Когда он объезжал позиции войск, раздался сигнал «отбой». Появление царя вызвало почти мистический восторг. Безостановочно гремели, переливаясь, крики «ура», у солдат и офицеров лихорадочно блестели глаза, дрожали руки, державшие оружие «па караул». На 2 сентября были назначены царский смотр войск, «высочайший обед» для военачальников, приемы. Полку Деникина поручалось открыть церемониальный марш и выделить почетную стражу государю. Но по прибытии на сборный пункт войска облетела ошеломляющая весть: тяжело ранен глава правительства П. А. Столыпин. Накануне вечером в театре, прямо на глазах Николая II, в него стрелял террорист Багров. Ночью три казачьих полка, из участвовавших в маневрах, были отправлены в Киев для предотвращения ожидавшегося еврейского погрома (Багров был евреем). Сразу же поползли слухи об отмене намеченных царем мероприятий. Но они все-таки состоялись. Столыпин в это время умирал в киевском госпитале. Даже в такой тяжелый момент царь не пожелал скрыть своего несправедливо отрицательного отношения к премьер-министру.
На смотре снова царил восторг. Обед, правда, проходил без музыки, но тосты провозглашались один за другим. Затем всех пригласили в сад на кофе. Царь обходил столики и заводил беседы. С Деникиным он заговорил о полковых позиционных укреплениях, привлекших внимание Николая II во время объезда войск. Затем офицеры, в том числе и Деникин, окружили царя, чтобы услышать от него что-то проникновенное, запоминающееся. Но он продолжал, разочаровывая окружающих, вести, по словам Деникина, «шаблонные, незначащие разговоры», согласно мертвящему этикету.
А потом уже в Житомире на панихиде, посвященной Столыпину, скончавшемуся в ночь с 5 на 6 сентября, Деникин услышал в слове архиепископа волынского Антония, крайне правого члена Святейшего Синода, упрек усопшему в том, что тот проводил «слишком левую политику и не оправдал доверия государя». «Помолимся же, — призвал архиепископ, — чтобы Господь простил ему его прегрешения». Деникина потрясло, что владыка, пренебрегая заповедью «о покойнике либо ничего, либо только хорошо», о выдающемся государственном деятеле, стремившемся спасти государственный корабль и от левых, и от правых, в скорбный час не смог сказать ничего доброго.
Тем временем на небосклоне международных отношений засверкали зарницы, предвещая войну. В воздухе запахло порохом. С Балкан неслись тревожные вести о происках Австро-Венгрии против южных славян. По России поднималась волна сочувствия балканским братьям. Опасаясь дипломатических осложнений, правительство запретило лекции, собрания, манифестации в их пользу. Поступил высочайший приказ, запрещавший воинским чинам обсуждать балканские события, публично вести речь об распрях, пангерманизме и тому подобном. Принимались все меры, чтобы пресечь нарастание патриотических настроений. Между тем напряжение росло, и полк Деникина однажды получил секретный приказ развернуться по первому дню мобилизации и выслать отряды для охраны важнейших пунктов Юго-Западной железной дороги в направлении Львова.
23 марта 1914 года А. И. Деникин получил назначение исполняющего делами генерала для поручений при командующем войсками Киевского округа. А спустя три месяца, 21 июня, был утвержден в этой должности и «за отличия по службе» произведен в генерал-майоры. Шел ему тогда 42-й год. Период «застоя» в карьере был позади, наступал его звездный час. В Киеве, по Большой Житомирской улице, 40, Деникин снял квартиру и поселился в ней вместе с матерью. Вдоволь натерпевшаяся в молодости, Елисавета Федоровна обрела здесь покой и уют.