Генерал Деникин. Симон Петлюра
Шрифт:
В майском походе отряд Мищенко разгромил две дороги со складами, запасами, телеграфными линиями, увел 200 лошадей, свыше 800 повозок с ценным грузом, взял 234 человека в плен (5 офицеров), вывел из строя не менее 500 штыков и сабель. Сам же отряд потерял 187 бойцов убитыми и ранеными. Этот успех был важен и в психологическом отношении, ибо показывал не только отряду, но и всей армии, что она еще может не просто бороться, но и побеждать.
Но уже в начале лета появились грозные признаки поражения в войне. С середины июля по фронту поползли слухи, что американский президент Теодор Рузвельт предложил Петербургу свое посредничество в организации переговоров с Токио. Это омрачило настроение боевых офицеров. А в августе чувствовалось, что война уже заканчивается. 5 сентября в Портсмуте было заключено перемирие. 14 октября 1905 года последовала ратификация позорного для России договора.
Согласно советской историографии, поражение России явилось показателем обреченности строя, его неспособностью обеспечить для ведения армию войны армию всем необходимым,
Антон Иванович был твердо убежден, что война проиграна главным образом по трем причинам. Первая заключалась в слабости верховного руководства русских войск на Дальнем Востоке. И Куропаткин, и сменивший его Линевич как полководцы оказались несостоятельными. Не обладая способностью стратегического мышления, они не сумели организовать, мобилизовать, вдохновить войска на победоносное наступление, обеспечить грамотное руководство ими. Вторая причина — дряблость высшего руководства страны. Царь и его окружение, или Петербург, как обтекаемо, заметил Деникин, «устали» от войны больше, чем действующая армия. Террористические акты, аграрные беспорядки, волнения и забастовки, развернувшиеся в стране с начала 1905 года, парализовали их волю, лишили решимости и дерзания. Третья причина — революция, вызвавшая в стране серьезную дезорганизацию и общее расстройство, что повергло элиту страны в состояние паники. Потерпели в войне поражение, убежден был Деникин, не Россия и не армия, ибо они еще обладали потенциалом для ее победоносного завершения, а все те, кто обязан был обеспечить твердость руководства ею.
Деникинские размышления носили здравый смысл, были свободны от озлобления. Да и обижаться ему было не на что, ибо в личном плане, по его собственному признанию, он от участия в войне получил полное моральное удовлетворение.
Вступив в нее безвестным капитаном, закончил полковником, начальником штаба дивизии. В высочайшем приказе от 26 июля 1905 года указывалось, что Деникин производится в полковники «за отличие в делах против японцев». И шел ему тогда 33-й год. Такие чины к возрасту Христа, на пятнадцатом году службы в русском офицерском корпусе, считались редкостью.
Познание смысла революции
По окончании русско-японской войны Ставка дальневосточного командования телеграфно запросила Управление Генштаба о предоставлении полковнику Деникину должности начальника штаба дивизии в Европейской России. Однако ответ задерживался. Воспользовавшись начавшейся эвакуацией войск в центр страны и ссылаясь на последствия травмы ноги, Деникин выехал в Петербург.
В Харбине, откуда шло прямое железнодорожное сообщение с центром страны, в момент, когда царь своим манифестом в октябре 1905 года даровал России конституцию, Деникин неожиданно для себя столкнулся с морем выплеснувшейся солдатской стихии, с революцией. Подогреваемые мощной пропагандой социалистических партий, революционные организации единодушно выставили лозунг «Долой!», призывавший к свержению самодержавия и передаче всей власти народу. По всей Сибирской дороге возникли всевозможные комитеты, советы рабочих и солдатских депутатов, отстранявшие от власти местные и военные органы и захватывавшие поезда, паровозы, станции. Солдаты, пропив выданные им на руки дорожные деньги, в дальнейшем, добывали себе пропитание грабежами и погромами вокзалов, буфетов, пристанционных поселков. Противоречивые распоряжения Иркутской, Красноярской, Читинской и других «республик», возникших вдоль железнодорожной магистрали, расстроили ее работу. Эшелоны продвигались со скоростью 100–150 км в сутки. Четыре полковника, включая Деникина, организовали охрану эшелона, платя солдатам по 60 копеек суточных за несение службы, прицепили его к исправному паровозу и, преследуемые «революционерами», безостановочно покатили на запад. Деникин сделал вывод, что горсть смельчаков способна пробиться на тысячи километров сквозь хаос, безвластие, враждебную стихию попутных «республик» и озверелых толп.
Петербург, придя в себя, двинул друг другу навстречу воинские отряды: из Москвы на восток генерала Меллера-Закомельского, из Харбина на запад — генерала Ренненкампфа. Последний вел переговоры с бунтарями, а в тех случаях, когда они не давали результатов, приступал к жестким силовым действиям: зачинщиков отдавали под суд, обеспечивая в нем обвинение
Деникин пристально вглядывался в революцию. Ее давно уж предрекали, и вот, на его глазах, она стала реальностью. Он пытался понять смысл этого явления. Правы ли горячие поборники и «буревестники» революции, утверждающие, что она — праздник угнетенных? Деникин видел: народные массы участвуют в революции не столько по политическим, сколько по прагматическим мотивам.
Крестьяне, грабя помещичьи имения и захватывая их угодья, пытались таким образом разрешить исключительно аграрную проблему — покончить с малоземельем и низким уровнем земледельческой культуры. В Прибалтике, кроме того, большую роль играл национальный вопрос — извечная вражда между латышскими и эстонскими крестьянами, с одной стороны, и помещиками немецкого происхождения — с другой. Под национальным флагом, но при полном безучастии народа, боевая организация польских социалистов во главе с Пилсудским развернула широкий террор, ограбление банков. В Финляндии бурлившие массы, получив конституционные гарантии, успокоились. Рабочие выставляли преимущественно экономические требования, только некоторая их часть поддерживала лозунги социалистов, учиняя беспорядки и участвуя в Московском восстании.
Естественно, особенно пристально Деникин анализировал солдатские бунты. По его мнению, они происходили под воздействием революционной пропаганды, из-за казарменных трудностей и плохого отношения офицеров к солдатам. «Четыреххвостка» — всеобщее, равное, прямое и тайное голосование — соседствовала с требованиями солдат «стричься бобриком, а не под машинку», улучшить питание, обмундирование, выдавать столовые приборы, постельное белье, подушки, одеяла, своевременно доставлять их письма. Добивались также свободы собраний, регулярных увольнений в город, открытия библиотек, хорошего обращения командиров с рядовым составом. В случае отказа начальства идти на уступки, солдаты иной раз переходили к насилию против офицеров, священников, выйдя из-под контроля, участвовали в погроме евреев, а заодно и агитаторов. Матросы Кронштадта, начав с требования созвать Учредительное собрание, перешли затем к погрому магазинов и лавок. Неорганизованные и эпизодические бунты подавлялись законопослушными частями. Так это было на Черноморском флоте и в ходе Московского восстания. Случалось, мятежные подразделения и полки, одумавшись, переходили на сторону власти и выступали против бунтарей. Впоследствии многие из них кляли большевиков, своих вчерашних кумиров, приходили к запоздалому заключению, что «революции не стоило делать».
А когда власти улучшили положение в армии (увеличили солдатское жалованье, учли некоторые требования солдат), атмосфера в казармах начала быстро разряжаться. За участие в отрядах по наведению порядка солдатам были установлены суточные в размере 30 копеек (немалые вполне ощутимые, деньги по ценам того времени). И тогда от желающих попасть в карательные отряды не стало отбоя, установились очереди, ревниво контролировавшиеся самими солдатами.
Однако, заметил Деникин, сановники, высший командный состав, да и многие рядовые офицеры исповедовали культ силы, считали жестокие расправы вернейшим средством борьбы с бунтарством. Государь, принимая решения, сильно колебался, накладывал на документах противоречивые резолюции. По одному докладу, предлагавшему суровые репрессии, царь высказался весьма взвешенно: «Строгий внутренний порядок (в армии, — А.К.) и попечительное отношение начальства к быту солдат лучше всего оградят войска от проникновения пропаганды в казарменное положение». Власти сделали эту резолюцию достоянием гласности, тиражируя и пропагандируя ее. Но на практике они руководствовались резолюциями иного рода, хранившимися в тайне: применять к мятежникам решительные репрессии, «каждый час промедления может стоить в будущем потоков крови». Жестокость при этом практиковалась не только вынужденными обстоятельствами, но и бесцельно, ради устрашения. Нередко подавляемые тоже отвечали жестокостью. В Курляндии были сожжены солдаты драгунского разъезда. Революционеры обрушили террор на государственных вельмож. Воистину действие равно противодействию!
Деникин, как и многие другие, считал, что революция в России — следствие отсталости в ее развитии, а не происков каких-то злоумышленников, хотя они были и причиняли стране вред. «Нет сомнения, — подчеркивал он, — что самодержавно-бюрократический режим России являлся анахронизмом. Нет также сомнения, что эволюция его наступила бы раньше, если бы не помешало преступление, совершенное в 1881 году революционерами-«народовольцами», убившими императора Александра II, после великих реформ, им произведенных, и накануне привлечения представителей парода (земств) к государственному управлению. Это преступление на четверть века задержало эволюцию режима». При всей ограниченности, половинчатости, ущербности еще только зарождавшегося парламентаризма, считал он, царский манифест 1905 года заложил «прочное начало правового порядка, политической и гражданской свободы» и открыл «пути для легальной борьбы за дальнейшее утверждение подлинного народоправства».