Генерал Ермолов

Беспалова Татьяна Олеговна

Едва лишь Фёдор отпустил плечи Йовты, трое солдат мигом установили поганца на грубо сколоченные козлы, накинули на шею петлю.

— Эпф! Хтоф так уфлы вяжет! — бубнил Филька.

— Давай! — скомандовал Переверзев и сигналисты-барабанщики ударили в барабаны.

Тревожные и торжественные звуки заполнили пространство над местом казни. Йовта прикрыл глаза.

Фёдор не помнил, как вынимал Митрофанию из ножен, словно она сама, своею волей выскочила наружу. Казак слышал лишь свист лезвия, рассекающего ночной

воздух, тяжкий стук падающего тела, звон цепей. Барабаны умолкли.

— Что это означает? — Мадатов обернул побледневшее лицо к Переверзеву.

Йовта хрипел, извиваясь на досках помоста. Петля туго сдавила его шею, но он был жив. Он дышал.

— Фто ты творишь? — изумился Филька. — Али пьян?

— Неси верёвку, окомёлок, — выдохнул Фёдор. — Станем наново вздёргивать.

— Туроверов! Сойди с помоста! — приказал Переверзев.

Фёдор покорился. Встав позади крупа генеральского коня, он внимательно наблюдал, как трое солдат, ретиво переругиваясь, привязывали к глаголи новую верёвку. Йовта неподвижно лежал у них под ногами.

— Коли не сознается, поганец, так хоть до утра жизнь твою продлю! — шептал казак едва слышно. — Не мало намаешься!

Йовту вновь поставили на козлы. Фёдор ясно видел, что поганец ищет смерти, — Йовта своею волей перенёс вес тела наперёд, оттолкнулся от козел ногами, повис, хрипя и дёргаясь. Грянул выстрел, и тело висельника снова обрушилось на доски помоста.

— Ведите казака на гауптвахту, — приказал Мадатов.

К Фёдору подскочил бойкий адъютант.

— Разоружайся, паршивец, — он собственноручно отстегнул от пояса ножны Волчка и Митрофании, отобрал оба пистолета и кинжал. Спросил с сомнением: — Не запрятал ли чего в голенища, а?

— Голенища пусты, — равнодушно ответил Фёдор.

— Пусть снимет сапоги, — холодно приказал Мадатов, и Фёдора разули.

— Прикажете посадить его в ту же клетку, рядом с лазутчицей? — спросил генерала Переверзев.

Мадатов жёг казака подозрительным взглядом. Молвил тихо:

— Берегись, если дурное задумал. Уводи его, Переверзев. Лично проверь замки и охрану.

Между тем возле помоста снова загремели барабаны. Йовта более не валился кулём в руки палачам, сам лез на шаткие козлы.

Удаляясь в темноту, понукаемый между лопаток жёстким кулаком Переверзева, Фёдор слышал, как с грохотом откатились из-под ног висельника козлы, как единым духом ахнула толпа на площади.

— На этот раз всё свершилось честь по чести, — усмехнулся Переверзев у него за спиной.

— Посидишь в клетке, дружок, — ворчал Михаил Петрович. — По счастью, его сиятельство счёл тебя повредившимся в уме. Ещё бы! Столько недель один, в горах, среди иноверцев! Да-а-а… Ну лезь, лезь в клетку. Переночуешь рядом со своей зазнобой, а поутру... словом, утро вечера мудренее...

С печальным скрипом затворилась решетчатая дверь, загремел замок. Фёдору

так не хотелось видеть лица тюремщиков, что он прикрыл глаза.

— Не спать, — приказал Переверзев караульным. — С девкой не разговаривать. Станет приставать — колите штыком. Скоро настанет и её черёд.

Фёдор слышал, как затихли в отдалении звуки шагов капитана. Переверзев торопился вернуться к месту казни.

* * *

— Эй, казак! — позвал его один из караульных. — Спишь иль помер от расстройства?

— Оставь его, Трифон, — молвил второй. — Иль не видишь — тошно ему.

— Казак, а казак! — не унимался Трифон. — Может, водицы поднести, а? Нутро охолонится — душе не так жарко будет.

Фёдор открыл глаза, огляделся. Он увидел часовых. Чадный свет каменного масла, горевшего в чугунном чане бросал кровавые отсветы на штыки их ружей, на их обветренные лица. Фёдор разглядел пленницу в соседней клетке. Аймани сжалась в комочек, привалилась боком к прутьям решётки. Какая-то добрая душа принесла ей чадру, и отважная воительница спрятала под тёмной тканью яркие косы и прекрасное лицо.

— Научи, как помочь тебе, — приступил к делу Фёдор, не обращая внимания на пристальные взгляды часовых.

Аймани молчала, и казаку на миг почудилось, будто она мертва. Часовые закурили самокрутки, устало опираясь на ружейные приклады.

— Не приставай к ней, казак. Она бешеная. И жаль её и страшно, — сказал Трифон. — Помогать ей? Да она чисто зверь лесной. Ванятка вон, просунул ей хлеба кусок, хотел милость сделать, а она его за руку — хвать. Зубы острые, как у зверюги.

— Да и зачем ей хлеб-то? — вступил в разговор второй солдатик, Ванятка. — Всё одно казнят.

Фёдор смотрел, как над крышами домишек сгущалась темнота. Прислушивался: вот жители Кетриси потянулись по домам, вот и солдаты начали расходиться, щёлкали огнива, запахло табачным дымком. Потом всё стихло. Фёдор лёг на пропахшую звериным запахом солому, притворился спящим. Слышны были лишь звуки шагов дозорных и их еле внятные разговоры.

Глубокой ночью явился сержант. Спросил устало:

— Не спите, ребята? Ну добро... А что пленница?

— Не шевелится.

— А казак?

— Да рыпался всё, её звал-величал. А сейчас тож затих.

— Ну добро... Как утро настанет, девку вздёргивать будут. Ныне начальство устало сильно. А вы бдите старательно, не вздумайте спать!

— Ты скажи, Леонтьевич, как Йовта-то, помер?

— Как же ему не помереть — помер, конечно.

— А то он баял всякие сказки, будто бессмертием наделён...

— Враки. Помер, хотя и не сразу. Его высокородие сами, лично удостоверились. Точно помер.

— Неужто и впрямь дважды из петли выскальзывал?