Генерал Симоняк
Шрифт:
Путилов ничего не приукрашивал, рассказывал всё без утайки. Пожимая на прощанье руку начальника штаба, проверяющий, видно, почувствовал его волнение.
– Война есть война, - сказал он.
Что значили его слова, Путилов тогда не понял. Всю ночь он провел на передовой. Неприятные мысли лезли в голову. Чем кончится проверка? Время суровое - всего можно ждать...
Утром его разыскал телефонист:
– Вас срочно вызывают из штаба фронта!
– закричал он еще издали.
С волнением взял Путилов трубку. Услышал знакомый грубоватый голос:
–
– Спасибо, - только и выговорил Путилов.
Значит, во всем разобрался майор, - подумалось ему, - по-честному, с умом. И командованию правильно доложил.
Через год они встретились на Ханко.
Новый командир бригады приехал в полк знакомиться с состоянием обороны на сухопутной границе. Встретил его начальник штаба.
Симоняк с интересом посмотрел на него:
– Да ведь мы с вами как будто знакомы?
– Так точно! Я тот самый Путилов...
По лицу Симоняка пробежала доброжелательная и хитроватая улыбка.
– Как у вас дела сейчас? Противник не прорвется к штабу, или опять вам потребуется проявлять личный героизм?
Целый день они провели вместе. Симоняк смотрел схемы обороны, знакомился с боевой подготовкой. И всё это без шума и нервозности. Он не только приказывал, но и внимательно прислушивался к каждому замечанию командиров.
– Вы многое тут уже сделали, - заключил полковник перед отъездом, - но впереди еще больше работы. Так что не теряйте времени.
Вспоминая всё это, Путилов с волнением ждал, как Симоняк оценит результаты ночной тревоги.
Командир бригады точно рассчитал время. В штаб батальона пришел минут за пять до назначенного срока.
– Тепло тут у вас, просто благодать...
Трусов с видом заговорщика метнул взгляд в сторону Путилова. Ну что, мол, Савелий Михайлович, угадал я, понравилась комбригу твоя предупредительность... Мягче будет.
Путилов усмехнулся, покачал головой, как бы говоря: ошибаешься, Иван Ильич... Не будет.
Разбор продолжался больше часа. Докладывали проверяющие, поделился своими наблюдениями Симоняк. Боеготовность батальона за последнее время повысилась.
И всё же...
Полковник подробно и строго разобрал недостатки, командирские промахи.
– Какие будут вопросы?
– спросил, закончив, Симоняк.
– Ясно.
– Коль так, можно и расходиться. Беритесь за дело.
Метель, яростно бушевавшая ночью, начала стихать. К тому времени, когда Симоняк и его спутники покинули штаб, она окончательно присмирела. С невысокого посветлевшего неба лениво падали мохнатые снежинки.
Симоняк, сидевший рядом с шофером, неотрывно смотрел на мелькавшие мимо скалы, острые, как казацкие пики, на столпившиеся в оврагах и низинах белоствольные березки. Местность казалась безлюдной и пустынной, но командир бригады хорошо знал, что это обманчивое впечатление. В разных частях полуострова разместились батальоны и роты, жили люди, за которых он отвечал.
Километрах
– Молодец Чудесенко, - сказал Симоняк.
– Всё успевает. И укрепления строит, и за дорогой следит.
– Да, комбат хороший, - согласился Кетлеров.
Чем дальше машина удалялась от границы, тем оживленнее становился полуостров. Попадались навстречу широкие груженые розвальни, рядом с ними шагали бойцы. Услышав сигнал шофера, они не спеша сворачивали на обочину, провожали глазами эмку комбрига, удивляясь, видимо, откуда он едет в такую рань.
У небольшого поселка Санде на заваленной зелеными ветками вырубке дымился костер. Около него хлопотало несколько человек в штатской одежде - в ватниках, пальто и полушубках неармейского покроя. Таких людей, присланных сюда с крупнейших заводов Ленинграда, Симоняк встречал в разных концах полуострова. Три тысячи ленинградских рабочих рыли котлованы, возводили железобетонные доты.
– Погодите, - слышал от них комбриг, - мы тут такое сотворим, что будет покрепче хваленого Гибралтара.
– А сколько ждать?
– спрашивал полковник.
– Всё идет по плану, даже с опережением графика...
Симоняк ревниво следил за ходом строительства. Каждое долговременное сооружение повышало устойчивость обороны Ханко. Ему хотелось иметь надежные доты как можно раньше. Он не раз говорил об этом с командованием базы, писал в штаб Ленинградского военного округа. Бригадный комиссар Расскин, ханковский старожил, с первым отрядом моряков и пехотинцев прилетевший на полуостров, поддержал Симоняка.
– Правильно действуешь, Николай Павлович, - одобрил он.
– Под лежачий камень и вода не течет.
Настаивая на ускорении строительства железобетонных укреплений, Симоняк, со своей стороны, принимал меры для укрепления обороны. На Петровской просеке, по которой проходила сухопутная граница, Путилов показал ему как-то небольшой деревянный сруб:
– Тут будет огневая точка. И еще несколько таких построим. А то ведь нам пока не на что опереться...
Симоняк одобрил эту идею. На следующий день он прислал в полк инженеров, которые составили проекты дзотов. И на границе вскоре развернулось строительство укреплений из дерева и камня...
Машина, осилив крутой подъем, вскарабкалась на ровную приплюснутую возвышенность. По обеим сторонам дороги, в просветах между деревьев, курились дымки, сновали люди в красноармейских шинелях.
Комбриг и его спутники въехали в расположение еще одного стрелкового полка бригады - 270-го. Командовал им полковник Николай Дмитриевич Соколов. При первом знакомстве он показался Симоняку мягковатым, более чем следует предупредительным, и речь его не походила на строгий, лаконичный язык кадрового командира. Но всё, о чем бы Симоняк ему ни говорил, исполнялось быстро, пунктуально; за внешней мягкостью Соколова скрывались твердая воля, железная командирская требовательность.