Генерал Симоняк
Шрифт:
Дай бог, дай бог...
Женщина вышла из вагона где-то неподалеку от завода Электросила. Разве думал Симоняк, что опять они встретятся?
На этот раз, остановив Симоняка, Бархатова не преминула поделиться с ним материнской радостью:
– А ведь нашелся мой Федя. Живой. Из армии его пока не отпускают. Где-то на Ханко служит. И второй, сынок там. Борис. Моряк. Федя-то, помните, пулеметчик.
– Если там они, может, увижу. Что передать?
– Увидите, правда?
– Бархатова заволновалась.
– Пускай чаще
– Слыхала?
– спросил Симоняк у жены, попрощавшись с Бархатовой.
– Мать всегда думает о сынах. Надо нам сегодня же написать в Темижбекскую. Там небось тоже ждут не дождутся весточки.
По проспекту торопливо шагали люди. Куда-то спешили. Они не обращали особенного внимания на широкоплечего полковника, который шел среди них рядом с женой. Откуда им было знать, что завтра он отправится на суровый скалистый полуостров Ханко, чтобы охранять их покой...
Ночная тревога
Короток зимний северный день. Пролетает - оглянуться не успеваешь.
Командир роты Иван Хорьков, озабоченно взглянув на часы, взмахивал рукой.
– Огонь!
– скомандовал взводный Емельянов. Громыхнули выстрелы, эхо их повторило, понесло далеко-далеко по заснеженному сосновому бору.
– Красноармеец Исаичев стрельбу закончил!
– доложил боец, лежавший на огневом рубеже с краю.
Не успел он произнести последнее слово, как раздались голоса других стрелков - Петра Сокура, а вслед за ним - Алексея Андриенко....
Только Николай Бондарь почему-то молчал.
Емельянов нетерпеливо шагнул к бойцу. Хорьков взял его за рукав:
– Не мешай, Иван Никитич. Потом...
Наконец раздался последний винтовочный выстрел. Бондарь щелкнул затвором.
Быстрым шагом солдаты отправились к мишеням. Каждому хотелось узнать, как стрелял. Мешковатый Бондарь нервничал.
Хорьков и Емельянов осмотрели мишени, отметили пробоины. Ротный тут же объявлял оценку:
– Исаичев - отлично, Сокур - отлично, Андриенко - хорошо. Бондарь, а ты куда стрелял?.
– Сюда, в третью справа.
– Где же пробоины?
Солдат вплотную подошел к мишени. Пожимая плечами, пробормотал;
– Сам не пойму где... В прошлый-то раз, товарищ лейтенант, я ведь попал.
– У тебя всегда так, - досадливо махнул рукой взводный.
– Раз попадешь, а три раза - мимо...
Солдаты засмеялись. Хорьков посмотрел на них с укоризной:
– Лучше бы товарищу помогли. Возьмитесь за это вы, Сокур.
Со стрельбища уходили уже в сумерках. Тишина стояла над опушенным инеем лесом, - лишь снег сухо скрипел под ногами да изредка потрескивали обомшелые стволы деревьев.
Дорожка-просека привела их в расположение роты - на окраину поселка Лаппвик. В окнах домиков сквозь причудливо разрисованные морозом стекла светились огоньки ламп.
Обращаясь к шагавшему рядом Емельянову, Хорьков сказал:
– Я пойду, надо подготовиться
По дороге домой ротный встретился с начальником штаба батальона Николаем Меньшовым.
– Зайдем ко мне, чайку попьем, - предложил тот.
Меньшовы жили в просторном домике с небольшим садом.
Старший сын Валя сидел за уроками, - он ходил в школу, открытую осенью здесь же, на полуострове.
– Салют, гангутец!
– улыбнулся ему Хорьков.
– Салют!
– ответил парнишка, нисколько не удивляясь такому приветствию.
Совсем недавно Хорьков прочел Вале маленькую лекцию об историческом прошлом Ханко. Полуостров, на котором они живут, шведы в давнее время называли Ганге-удд. Ничем особенным он не славился до 1714 года, до знаменитого сражения русских кораблей со шведской эскадрой. Русские моряки наголову разбили тогда неприятельский флот. Трудно выговаривалось Ганге-удд. Произносили - Гангут, так и окрестил полуостров Петр Первый.
Хорьков заглянул в Валину тетрадь, похвалил за хороший почерк. С удовольствием выпил крепкого чаю. Но долго засиживаться у Меньшовых не стал торопился домой. Валя попытался его задержать, любил он послушать рассказы дяди Вани.
– Не могу, гангутец, - сказал Хорьков.
– Тебе надо еще заниматься, и мне тоже придется посидеть за уроками. Спроси у отца. Он знает, какую задачку мне задал командир бригады. Наш полковник - учитель строгий.
Хорьков говорил о том, что его сильно беспокоило в последние дни. На одном из тактических занятий побывал новый командир бригады полковник Симоняк. Смотрел, хмурился, затем отозвал ротного в сторонку:
– Вы же воевали в лесу, лейтенант, и знаете, как там приходилось действовать. Командир не видел всего подразделения. Многое зависело от инициативы мелких групп, от их самостоятельности. Этому людей и следует учить. А у вас на занятиях и сержанты, и взводные командиры мало думают, ждут ваших указаний. Куда это годится?
Прощаясь, полковник обещал:
– Я к вам еще приеду, посмотрю...
Завтра - очередной выход в поле. Хорьков, вернувшись домой, засел за свои уроки. Он понимал, насколько прав командир бригады.
2
Четвертая рота стояла вблизи границы, отделявшей полуостров Ханко от материка. Жизнь шла, как и всюду в Красной Армии, по строгому распорядку. Не только часы, но и минуты были расписаны - от подъема и до отбоя. Физическая зарядка на плацу, упражнения на спортивных снарядах, тактические занятия в лесу, стрельбы, изучение материальной части оружия... Почти все бойцы роты прошли боевую закалку в 24-й Железной Самаро-Ульяновской стрелковой дивизии, под знаменами которой штурмовали вражеские позиции на Карельском перешейке. Но всё равно надо было учиться. Такова уж армейская жизнь.